Левое либертарианство

41 min readJan 4, 2022

Автор: Питер Валлентайн
Источник: Left-Libertarianism and Its Critics: The Contemporary Debate
Перевод: Константин Морозов (при участии телеграм-канала Libertarian Social Justice (@lsj_ru))

1. Введение

Леволибертарианские теории справедливости утверждают, что агенты [agents] являются полноправными собственниками своей личности и что природные ресурсы должны распределяться некоторым эгалитарным образом. В отличие от большинства версий эгалитаризма, левое либертарианство поддерживает полную самопринадлежность [full self-ownership] и, таким образом, накладывает определенные ограничения на то, что другие люди могут делать с человеком без его разрешения. В отличие от более привычного правого либертарианства (которое также поддерживает полную самопринадлежность), оно считает, что природные ресурсы (т.е. ресурсы, которые не являются результатом чьего-либо выбора и которые необходимы для любой формы деятельности) могут быть присвоены в частную собственность только с разрешения членов общества или со значительной компенсацией им. Подобно правому либертарианству, левое либертарианство считает, что права собственности являются базовыми правами человека. Следуя либеральной точке зрения, такие права могут наделять агентов сферами личной свободы, где каждый может следовать своим представлениям о «хорошей жизни». Левое либертарианство многообещающе, потому что оно последовательно поддерживает как некоторые требования материального равенства, так и некоторые ограничения допустимых средств продвижения этого равенства. Это многообещающе, потому что это форма либерального эгалитаризма.

Леволибертарианские теории выдвигаются на протяжении более двух столетий. Ранними сторонниками той или иной формы самопринадлежности в сочетании с некоторой формой эгалитарного владения природными ресурсами были: Гуго Гроций (1625), Самуэль Пуфендорф (1672), Джон Локк (1690), Уильям Огилви (1781), Томас Спенс (1793), Томас Пейн (1795), Ипполит де Колен (1835), Франсуа Уэт (1853), Патрик Э. Дав (1850, 1854), Герберт Спенсер (1851), Генри Джордж (1879, 1892) и Леон Вальрас (1896) [1]. Поразительно, сколько вопросов равенства, свободы и ответственности, обсуждаемых в настоящее время, уже были затронуты этими авторами.

В последние годы наблюдается возрождение леволибертарианских теорий. Аллан Гиббард (1976), Барух Броуди (1983), Джеймс Грюнебаум (1987), Гиллель Штайнер (1994), Филипп Ван Парийс (1995) и Майкл Оцука (1998) написали работы, отражающие общий дух левого либертарианства.

Левое либертарианство может принимать множество различных форм, и это эссе дает краткий обзор ситуации [2].

2. Предпосылки

Как это принято, мы сосредоточимся на левом либертарианстве как теории справедливости, где под справедливостью понимается законное (то есть морально допустимое) принуждение. В этом смысле действие несправедливо тогда и только тогда, когда другим морально разрешено принуждать человека не совершать его. Некоторые справедливые действия могут быть морально недопустимыми (например, отказ помочь пожилому соседу, когда у человека есть моральное обязательство оказывать помощь, но другим морально не разрешено принуждать его к этому), и (более спорно) некоторые несправедливые действия могут быть морально допустимыми (например, угон машины для спасения чьей-либо жизни).

Либертарианство (как левое, так и правое) истолковывает базовые индивидуальные права как права собственности. Поэтому мы сосредоточимся на владении вещами в мире. Здесь мы должны различать существ с моральным статусом [beings with moral standing] (существа, которые имеют моральное значение сами по себе), природные ресурсы [natural resources] (непроизведённые ресурсы, такие как земля, воздух, вода и т. д.) и артефакты [artifacts] (продукты). Для простоты мы сделаем допущение, что все существа с моральным статусом являются агентами (т.е. способны совершать рациональный выбор), и, таким образом, мы оставим за рамками важную и трудную проблему статуса детей, зародышей и животных. Либертарианство (как левое, так и правое) выступает за полную самопринадлежность рациональных агентов. Менее ясно, как следует относиться к другим типам существ, обладающих моральным статусом.

Для простоты мы также начнем с допущения, что существует только одно общество (и, таким образом, игнорируем проблемы международных границ) и только одно поколение (и, таким образом, опустим проблемы, возникающие в отношении сбережения ресурсов для будущих поколений и частной передачи богатства из поколения в поколение). В конце статьи мы ослабим эти допущения и кратко обсудим вопросы, которые при этом возникают.

3. Полная самопринадлежность

Либертарианство (как левое, так и правое) утверждает, что все агенты, по крайней мере изначально (например, до принятия каких-либо обязательств или совершения несправедливых действий), являются полными собственниками самих себя, и что любое нарушение полной самопринадлежности несправедливо. Основная идея полной самопринадлежности заключается в том, что агенты владеют собой точно так же, как они могут полностью владеть неодушевленными объектами. Эта максимальная частная собственность включает в себя

полное право контроля (право предоставлять и отказывать в разрешении) над использованием своей личности (например, контролировать, что можно делать в отношении ее)
полное право на передачу имеющихся у них прав другим лицам (путем продажи, аренды, дарения или займа)
полный иммунитет от оплаты [payment immunities] за обладание и осуществление этих прав (гарантия, например, того, что права не получены в аренду и что налоги не взимаются за простое обладания или осуществление этих прав).

В основе полной самопринадлежности лежат ограничения на то, как можно использовать людей. Убивать, пытать или порабощать невинных людей без их согласия несправедливо, независимо от того, насколько эффективны эти действия как средство достижения равенства или других моральных целей. В более общем смысле, агенты имеют право контролировать использование своей личности. Есть некоторые вещи (например, различные виды физического контакта), которые несправедливы, когда совершаются с агентом без его согласия, и справедливы, когда агент дает свое согласие [3].

Важно отметить, что тезис о том, что нарушения полной самопринадлежности несправедливы гораздо сильнее, чем менее спорная идея о том, что справедливость накладывает ограничения на то, как с людьми могут обращаться без их разрешения. Во-первых, ограничение — например, запрет пыток — не обязательно должно основываться на праве собственности (которое включает в себя право отказаться от ограничения). Возможно, это просто безличное ограничение поведения. Либертарианский тезис о полной самопринадлежности утверждает, что несправедливо обращаться с людьми определенным образом без их разрешения, но при наличии их разрешения — справедливо (до тех пор, пока в этом процессе не нарушаются никакие другие права). Можно поддержать первое утверждение, не подтверждая второе (а именно, рассматривая указанное обращение как несправедливое, независимо от того, согласился ли на него затронутый агент). Для этого, однако, необходимо отказаться от идеи о том, что люди имеют право контролировать использование своей личности указанными способами. Во-вторых, предположение о том, что некоторая форма самопринадлежности накладывает некоторые не подлежащие отмене ограничения на то, как с кем-то могут обращаться, не обязательно должно быть предположением, что полная самопринадлежность накладывает такие ограничения. Полная самопринадлежность дает агентам различные права контроля над использованием их личности. Но она также дает им право передачи этих права другим лицам и иммунитет от оплаты. Можно одобрить частичную форму самопринадлежности (включающую, например, только права контроля) без утверждения полной самопринадлежность (например, с полными правами передачи).

В частности, существует одно возражение против полной самопринадлежности — добровольное рабство. Полная самопринадлежность включает в себя не только первоочерёдные права контроля над использованием своей личности, но также право (полномочие) передавать (например, путем дарения или продажи) эти права другим лицам. Это, по-видимому, влечет за собой право добровольно поработить себя, что многим кажется невероятным. (Принудительное порабощение, конечно, нарушает полный контроль над самопринадлежностью, но речь не о нём).

Важный, но в целом не получивший признания ответ на возражение в отношении добровольного порабощения заключается в том, что полная самопринадлежность сама по себе не означает, что добровольное рабство справедливо. Полная самопринадлежность включает в себя право передавать свои права на себя, но не гарантирует, что другие имеют право (полномочие) приобретать эти права. Передача прав от одного лица к другому (путем обмена или дарения) требует, чтобы лицо, передавшее права, обладало полномочиями передавать права и давало согласие на это, а также чтобы лицо, получившее права, обладало полномочиями приобретать права и соглашалось на это. Таким образом, полная самопринадлежность совместима с идеей о том, что никто не может приобретать права, полученные от другого лица. Полная самопринадлежность гарантирует, что у человека есть возможность отказаться от своих прав на самого себя, то есть отбросить их (это не требует наличия получателя), и что у человека есть возможность передать свои права по взаимному согласию любому, кто имеет право их получить. Однако это не требует, чтобы у кого-то было право их получить. Этот вопрос касается прав, которые другие имеют по отношению к чьей-то личности (а именно, полномочие приобретать права над одним человеком при определенных условиях). Конечно, большинство левых либертарианцев будут считать, что все агенты изначально имеют полномочия приобретать права над другими (а также над природными ресурсами и артефактами), поэтому возражение действительно применимо к большинству версий левого либертарианства. Дело в том, что легитимность добровольного порабощения не следует только из самопринадлежности [4].

Неясно и то, что добровольное порабощение нелегитимно. Так будет казаться, если кто-то думает, что главная забота справедливости состоит в том, чтобы защищать обладание эффективной автономией. С другой стороны, если кто-то думает, что главная забота справедливости— это защита осуществления автономии, то это не так. Хорошо информированное решение продать себя в рабство (например, за большую сумму денег, чтобы помочь нуждающейся семье) является проявлением автономии. В самом деле, в безвыходных условиях это может даже стать чрезвычайно важным способом реализации своей автономии. Здесь уместна параллель с самоубийством. В обоих случаях агент принимает решение, в результате которого он теряет какую-либо моральную автономию и, таким образом, перестает ее осуществлять. В обоих случаях обычно это будет один из самых важных выборов в жизни агента. Подлинно добровольное порабощение с этой точки зрения будет просто предельным случаем различных частичных добровольных порабощений, которые имеют место, когда мы даем обязательные к соблюдению обещания и соглашения (например, поступить на армейскую службу) [5].

Второе возражение против полной самопринадлежности касается обязанности помогать нуждающимся. Здесь мы должны различать обязательство предоставлять личные услуги (например, уход за пострадавшим) и обязательство предоставить финансовые или внешние ресурсы (например, использование собственного автомобиля). Как мы увидим ниже, полная самопринадлежность не исключает последнего (поскольку это не предполагает использования чьей-либо личности). Тем не менее, она утверждает, что в целом агенты не имеют обязательных к исполнению внедоговорных обязательств по предоставлению личных услуг другим — даже когда другие отчаянно в них нуждаются, а издержки на оказание помощи невелики (например, вытаскивание человека, находящегося без сознания, из воды). Ибо, если предположить, что кто-то не совершил соответствующей несправедливости и не взял на себя соответствующих договорных обязательств, справедливость не позволяет другим принуждать человека к совершению таких действий. И все же, по крайней мере, в случае, когда мы можем оказать существенную помощь человеку, который нуждается не по своей вине, с малыми издержками для нас самих, кажется, что мы обязаны сделать это.

Однако есть несколько хорошо известных способов смягчить это возражение. Один из них — согласиться с тем, что с моральной точки зрения помощь в этих случаях очень желательна, но настаивать на том, что никто не обязан ее предоставлять. Другой — согласиться с тем, что кто-то обязан помогать, но настаивать на том, что это не обеспечиваемое применением силы обязательство (то есть это не то обязательство, к выполнению которого другие могут законно принуждать вас). Обязанность оказывать личные услуги нуждающимся, имеющая юридическую силу, является случаем принудительного обслуживания. Еще один способ смягчить возражение — указать на радикальные последствия признания имеющего исковую силу обязательства помогать даже в этих особых случаях (большая выгода при небольших затратах для поставщика). Поскольку обычно существует большое количество людей, которым почасовое обслуживание каждый день (или каждую неделю) очень выгодно, и неясно, есть ли у нас обеспечиваемая применением силы обязанность предоставлять такую услугу [6].

Таким образом, полная самопринадлежность предоставляет агентам важную защиту от различного обращения. Однако можно одобрить сильную форму частичной самопринадлежности, не одобряя полную самопринадлежность. Например, можно было бы поддержать все права на полную самопринадлежность, за исключением права отказаться от своих прав и права отказать в помощи нуждающимся при определённых обстоятельствах [7]. Даже эта ослабленная форма оставляет людям некоторую важную защиту. Таким образом, ключевой вопрос, который необходимо решить, заключается в том, насколько сильна форма самопринадлежности.

Прежде чем рассматривать взгляды на то, как распределяется собственность на природные ресурсы и артефакты, мы должны отметить, однако, что даже полная самопринадлежность сама по себе не гарантирует, что агенты имеют эффективную свободу или какие-либо права на свою продукцию. Для таких агентов, как мы, которым необходимо использовать природные ресурсы (пространство, чтобы стоять, воздух, чтобы дышать и т. д.), чтобы вообще существовать, все зависит от того, как они владеют природными ресурсами. Если все природные ресурсы полностью («максимально») принадлежат другим, справедливость не позволяет делать что-либо без их разрешения (использовать их ресурсы). А без их разрешения продукты могут принадлежать другим лицам (поскольку они могут быть результатом кражи или посягательств). Таким образом, ничего существенного здесь не следует из одной только полной самопринадлежности. Поэтому мы должны рассмотреть вопрос о собственности на природные ресурсы [8].

4. Собственность на природные ресурсы и артефакты: присвоение и налогообложение

До сих пор мы обсуждали право собственности на самих себя. Теперь мы должны рассмотреть право собственности на природные ресурсы (т. е. непроизведенные, неагентные ресурсы, такие как необработанная земля, воздух и вода) и артефакты (т.е. произведенные неагентные ресурсы, такие как здания, автомобили и повышенное плодородие в земле). Поскольку природные ресурсы являются важнейшими факторами в любой форме производства, права на них обязательно определяют права на произведенные товары: вы не можете по праву владеть вещами, сделанными из краденых товаров. Как мы увидим, все левые либертарианские теории соглашаются (по определению) с тем, что природные ресурсы находятся в некотором эгалитарном владении. Однако они расходятся во мнениях относительно формы этой эгалитарной собственности и, следовательно, с правом собственности на артефакты [9].

Согласно одной из версий левого либертарианства, природные ресурсы находятся в совместной собственности в том смысле, что разрешение на их использование или присвоение дается в рамках определенного конкретного процесса коллективного принятия решений (например, голосования большинством или единогласным решением). Одна из форм этого подхода, которую поддерживает (как представляется, по крайней мере) Грюнебаум (1987), считает, что для любого использования, а также присвоения природных ресурсов необходимо коллективное одобрение. Но, как утверждали Фрессола (1981) и Коэн (1986, 1995), это неправдоподобно, поскольку тогда никто из нас не имеет права делать что-нибудь (например, стоять в определенном месте, есть яблоко или даже дышать) без разрешения других членов общества. Каждое действие требует использования некоторых природных ресурсов (например, занятие определенного места), и, таким образом, справедливость не позволяет никому делать что-либо без одобрения других.

Более правдоподобная форма совместного владения природными ресурсами — возможно, восходящая к Гроцию (1625) и Пуфендорфу (1672) и исследованная Гиббардом (1976), — утверждает, что до заключения любого соглашения справедливость разрешает агентам использовать природных ресурсов в соответствии с установленными условиями общего пользования, но у них нет эксклюзивного права пользования (нет частной собственности). Грубо говоря, это означает, что справедливость позволяет им использовать природные ресурсы различными способами (занимать места, дышать воздухом, есть яблоки) до тех пор, пока эти ресурсы не используются другими (и, возможно, при определенных условиях устойчивости), но у них нет прав на любые природные ресурсы, которые они в настоящее время не используют. С этой точки зрения первоначальные права на природные ресурсы подобны правам на скамейки в общественных парках. У человека есть право использовать ресурс (например, сидеть на одной из скамеек), но как только он прекращает его использовать, он не имеет права препятствовать другим использовать его.

Это довольно сильная форма эгалитарной собственности, поскольку справедливость присвоения определяется коллективным принятием решений. Она отрицает наличие какого-либо фундаментального права на полную частную собственность на природные ресурсы или на предметы, которые человек производит своим трудом. Все зависит от того, о чем коллективно договорились люди. Однако многие будут возражать против того, что присвоение (то есть приобретение исключительных прав пользования) не происходит только в отсутствие действительного коллективного договора. Они могут утверждать, что неправдоподобно считать, что согласие других требуется для справедливого присвоения, когда общение с другими невозможно, чрезвычайно сложно или дорого (как это почти всегда и бывает). И даже когда коммуникация относительно проста и не требует затрат, непонятно, зачем кому-то нужно согласие других, если он делает соответствующую компенсационную плату за присвоенные природные ресурсы.

Другой подход заключается в том, что агенты могут использовать или присваивать неприсвоенные природные ресурсы без разрешения других, но если они это сделают, они приобретут определенные подлежащие исполнению обязательства. Это наиболее распространенный подход, применяемый левыми либертарианцами, и сейчас мы рассмотрим некоторые из различных форм, которые он может принимать. Но сначала мы должны увидеть, что некоторые возможные (но никем не поддерживаемые) формы явно неправдоподобны. Крайняя форма этого подхода утверждает, что любой, кто использует природные ресурсы (безусловно, это любой из нас) теряет все права самопринадлежности (например, право не подвергаться нападению). Чуть менее экстремальная форма позволяет агентам использовать природные ресурсы в соответствии с правилами общего пользования без потери права самопринадлежности, но при этом считается, что любой, кто присваивает (претендует на права эксклюзивного пользования) природные ресурсы теряет все права самопринадлежности. Обе эти точки зрения утверждают, что агенты «изначально» обладают полной самопринадлежностью и, таким образом, являются «формальными» версиями либертарианства. Ни то, ни другое не представляется правдоподобным, потому что они позволяют слишком легко потерять самопринадлежность.

Правдоподобная концепция собственности на природные ресурсы должна быть совместима с достаточно надежной самопринадлежностью (которую будет нелегко утратить). Как минимум, она должна позволять агентам использовать неприсвоенные ресурсы без разрешения других и без какой-либо потери прав самопринадлежности. В частности, правдоподобная концепция должна быть основана на общем пользовании [common-use-based] в том смысле, что (грубо говоря) справедливость разрешает агентам использовать неприсвоенные природные ресурсы до тех пор, пока они не нарушают ничьи права самопринадлежности (или, возможно, определенные ограничения добросовестного пользования) [10].

Согласно наиболее разрешительной [permissive] концепции общего использования, единственным ограничением использования является самопринадлежность других агентов. Справедливость разрешает агентам дышать воздухом, ходить по незанятым землям, есть яблоки, которыми никто не владеет, и даже рубить деревья и сжигать дотла постройки, сооруженные другими — до тех пор, пока ничья самопринадлежность не нарушена (например, кто-то подвергся нападению или был убит). Менее разрешительный вариант общего использования также наложил бы некоторые ограничения добросовестного пользования, которые исключают некоторые виды использования (например, продолжающееся владение единственным источником воды). При общем использовании ресурс никому не принадлежит (в смысле права исключать других от использования), и единственное ограничение на использование — это самопринадлежность и, возможно, некоторое ограничение добросовестного пользования.

Без такого условия допустимого использования природных ресурсов самопринадлежность не имела бы силы, поскольку она может быть потеряна из-за неизбежного использования природных ресурсов. Кроме того, по мнению многих, правдоподобная концепция владения природными ресурсами должна носить односторонний характер в том смысле, что агентам должно быть разрешено присваивать неприсвоенные природные ресурсы без согласия других лиц — и без ущерба для самопринадлежности — при условии, что они произвели соответствующую оплату (обсуждается ниже) [11].

Далее мы рассмотрим некоторые основанные на общем пользовании односторонние концепции собственности на природные ресурсы (в сочетании с полной самопринадлежностью). Радикальные правые либертарианцы — например, Ротбард (1978, 1982) и Кирцнер (1978) — считают, что не существует требований к оплате за присвоение неприсвоенных ресурсов. Агенты могут свободно владеть любыми неприсвоенными природными ресурсами, которые они находят (или смешивают с ними свой труд). Очевидно, что они не исходят из эгалитарной точки зрения. Другие правые либертарианцы, такие как Нозик (1974), считают, что единственными платежными требованиями являются требования квазилокковской оговорки, которая требует, грубо говоря, чтобы ни один человек не пострадал (в некотором смысле) из-за присвоения (по сравнению с ситуацией до присвоения). Кажется вполне правдоподобным, что удовлетворение той или иной формы такой оговорки является необходимым условием для справедливого одностороннего присвоения, но, безусловно, этого недостаточно для справедливого присвоения. Ведь права частной собственности на природные ресурсы обычно приносят владельцам выгоду (даже после внесения оплаты, чтобы никому не стало хуже). Следовательно, люди готовы платить за эти права, и эти права имеют — относительно некоторой спецификации морально значимых рыночных условий — конкурентную стоимость (основанную на спросе и предложении). Нет причин, по которым присваиватель не должен платить за эту конкурентную стоимость.

Есть много важных вопросов, касающихся того, как именно конкурентная стоимость определяется спросом и предложением. В приложении кратко указаны некоторые ключевые вопросы. В дальнейшем мы будем просто предполагать, что у нас есть фиксированная концепция конкурентной стоимости.

Геолибертарианцы (либертарианцы-джорджисты), такие как Джордж (1879, 1892), Штайнер (1977, 1980, 1981, 1992, 1994) и Тайдман (1991, 1997, 1998) [12], считают, что агенты могут присваивать неприсвоенные природные ресурсы до тех пор, пока они платят за конкурентную стоимость прав, на которые они претендуют [13]. Если, как мы предполагаем на данный момент, существует только одно поколение агентов, то эти права можно было бы купить сразу. Если, однако, существует несколько поколений, можно утверждать, что наиболее правдоподобная версия этого подхода требует, чтобы права на природные ресурсы сдавались в аренду (а не покупались) по конкурентной стоимости ренты, чтобы гарантировать, что для каждого поколения общая оплата равна текущей конкурентной стоимости [14]. Для простоты, поскольку это наиболее распространенный вариант, в дальнейшем мы будем использовать модель ренты.

Геолибертарианство считает, что агенты должны платить полную конкурентную стоимость природных ресурсов, которые они присваивают, но также считает, что агенты полностью владеют своими продуктами (артефактами) после того, как они заплатили свою ренту и выполнили любые другие договорные обязательства. Агенты, производящие больше (потому что они работают больше часов или потому что они являются более эффективными производителями из-за более высоких производственных талантов), платят те же налоги (ренту), что и те, кто имеет менее выгодные невыбранные личные данные [unchosen personal endowments] и владеют равноценными природными ресурсами. Те, у кого есть сильные эгалитарные наклонности, отвергнут эту точку зрения и будут считать, что люди с большим невыбранным преимуществом должны платить более высокие налоги, поскольку они могут получить большую выгоду от природных ресурсов [15].

Большинство таких эгалитаристов могут утверждать, что выплата конкурентной ренты является необходимым условием справедливого присвоения, но они будут отрицать, что это достаточное условие. Естественный способ модифицировать позицию геолибертарианцев, чтобы учесть вышеизложенное соображение, состоит в том, чтобы считать, что в дополнение к уплате конкурентной ренты владельцы должны платить налог, равный до 100% чистой прибыли (за вычетом конкурентной ренты), которую они получают от присвоения [16]. Конечно, на практике невозможно облагать преимущества агентов налогом со ставкой 100%. Невозможно получить требуемую информацию о выгодах, и даже достаточная информация для приблизительной оценки была бы очень дорогой. Кроме того, 100%-ное налогообложение не оставляет стимула для продуктивного использования природных ресурсов (поскольку оно не оставляет чистой выгоды для агента). По этим причинам подход к полному налогообложению выгод следует понимать как предельный случай, устанавливающий максимум налога, который может взиматься. Фактически взимаемый налог будет таким, чтобы максимизировались чистые налоговые поступления (за вычетом административных расходов).

Рассмотрим теперь концепцию собственности на природные ресурсы, предусматривающую полное налогообложение выгод. Это похоже на точку зрения геолибертарианцев, рассмотренную выше, за исключением того, что владельцы, помимо выплаты конкурентной ренты, должны платить налоги (до 100%) с выгод, которые они получают от присвоения. Эффект этого подхода заключается в том, что все выгоды применения личных талантов к присвоенным природным ресурсам рассматриваются как социальные активы. Хотя он утверждает, что агенты владеют продуктами своего труда после уплаты конкурентной ренты и налогообложения в полном объеме (и для других факторов, используемых в производстве), полное налогообложение выгоды сводит на нет все преимущества, которые такие права предоставляют производителю [12].

Однако полное налогообложение выгод совместимо с полной самопринадлежностью. Во-первых, как мы видели, любое предположение о праве собственности на природные ресурсы совместимо с полной самопринадлежностью. Во-вторых, что более важно, этот подход к собственности на природные ресурсы совместим с относительно надёжной самопринадлежностью. Ибо, как и концепция геолибертарианцев, он налагает подлежащие исполнению финансовые обязательства только на тех, кто присваивает природные ресурсы. Агенты могут свободно использовать неприсвоенные природные ресурсы на условиях общего пользования без каких-либо подлежащих исполнению обязательств по уплате ренты или налогов на выгоду. Таким образом, агенты могут избежать необходимости платить налог [17].

Что-то из общей области геолибертарианства и либертарианства с полным налогообложением выгод я считаю многообещающим для либерального эгалитаризма. Каждое из них избегает проблемы требования согласия других на использование неприсвоенных природных ресурсов, считая, что их общее пользование разрешено справедливостью и не влечет за собой потери каких-либо прав собственности. Эти две концепции также утверждают, что присвоение природных ресурсов без согласия других — и без потери права самопринадлежности — является законным до тех пор, пока владельцы платят соответствующую ренту и налоги. Ключевое различие между геолибертарианством и полным налогообложением выгоды заключается в том, имеют ли агенты право на чистую выгоду от присвоения (за вычетом конкурентной ренты). Геолибертарианство требует, чтобы агенты платили только конкурентную ренту, и, таким образом, обычно позволяет агентам извлекать выгоду из присвоения (при этом агенты с более высокими производственными мощностями обычно получают большие выгоды). С другой стороны, полное налогообложение выгод доводит налоги до полной выгоды от присвоения [18].

Ни геолибертарианство, ни либертарианство с полным налогообложением выгод не являются формой чистого эгалитаризма. Утверждение ими полной самопринадлежности делает некоторую реальную работу по ограничению допустимых способов продвижения равенства [19]. Согласно этим взглядам, агенты не могут быть убиты, подвергнуты пыткам или нападениям без их согласия, если они не совершали несправедливостей в прошлом. Также их нельзя принуждать к недобровольному предоставлению услуг другим (например, принудительный труд на государство). Агенты также не должны платить налоги только потому, что они существуют или потому что они используют природные ресурсы. Также не взимаются налоги, которые фактически требуют, чтобы агенты работали с максимальной производительностью (например, «налоговое рабство», которое возникает, если каждый человек должен платить ежегодный налог, равный стоимости его максимально ценного годового продукта). Если, однако, агенты присваивают природные ресурсы, то они должны платить конкурентную ренту, плюс, возможно, налоги, размер которых может доходить до полной стоимости чистой выгоды от присвоения.

Эгалитарные пуристы отвергают два вышеупомянутых подхода и считают, что любой, кто использует природные ресурсы, тем самым берёт на себя обязательство делать все необходимое для максимального продвижения равенства. Хотя такой подход формально совместим с (первоначальной) полной самопринадлежностью, он не придает реальной роли самопринадлежности, поскольку агенты должны использовать некоторые природные ресурсы (например, чтобы стоять на земле или дышать) и, следовательно, немедленно теряют свою самопринадлежность. В более слабом смысле можно было бы утверждать, что принудительное обязательство по максимальному продвижению равенства возлагается на всех, кто присваивает (в отличие от использования) природные ресурсы. Это оставляет некоторую реальную роль самопринадлежности, поскольку в принципе агенты могут решать не присваивать. Но это приводит к тому, что владельцы могут потерять часть своих прав самопринадлежности и при определенных условиях подвергнуться принудительной службе (например, когда их навыки необходимы обществу), принудительной передаче частей тела (например, органов для обездоленного человека) или даже пыткам (например, если это предоставит важную медицинскую информацию, которая уменьшила бы страдания обездоленных). Поскольку эти выводы кажутся неправдоподобными, нет ничего более требовательного, чем полное налогообложение выгод (или чего-то подобного), что было бы многообещающим для либеральных эгалитаристов.

5. Собственность на природные ресурсы: расходы социального фонда

До сих пор мы рассматривали, какова соответствующая плата за присвоение природных ресурсов. Сейчас нам необходимо рассмотреть вопрос о том, как расходуется социальный фонд, создаваемый за счет ренты и налогов. Большинство стандартных теорий справедливости (например, утилитаризм, взаимовыгодный общественный договор, свобода от зависти [envy-freeness] и связанные с ними принципы) могут быть использованы здесь как теории политики расходов (но не налогообложения). Поскольку мы фокусируемся на левом либертарианстве, которое по определению включает в себя некоторую форму эгалитаризма, я ограничу свои замечания эгалитарными теориями расходов. И когда я обращаюсь к теориям, которые сосредотачиваются на благополучии агентов, я предполагаю, что основное внимание уделяется возможностям для благополучия, а не реальному благополучию. Подходы последнего типа не позволяют должным образом возлагать на агентов ответственность за свой выбор [20].

Согласно концепции равных долей [equal share], которую отстаивали Артур (1987), Штайнер (1994) и Тайдман (1991, 1997, 1998) и обсуждал Колм (1985, 1986), социальный фонд делится поровну между всеми агентами в обществе. Эта точка зрения не касается воздействия на благосостояние людей и не требует компенсации для лиц, имеющих неблагоприятные личные или ситуативные способности (их гены, среда, в которой они выросли, и т.д.) [21]. Это отсутствие заботы об эффективном равенстве возможностей для хорошей жизни покажется многим эгалитаристам неправдоподобным. Конечно, если это сочетается с подходом к присвоению, основанным на полном налогообложении выгод, более обеспеченные будут платить более высокие налоги, чем менее обеспеченные, но обычно (например, из соображений стимула) более высокие налоги не устраняют полностью дифференциальную выгоду. И даже если бы они это сделали, равное распределение социального фонда не гарантирует фактически равных возможностей для хорошей жизни. Некоторые люди не по своей вине могут получать меньшую выгоду от своей доли расходов, чем другие (например, люди с неудачным набором генов) [22].

Согласно концепции равного благополучия [equal gains in well-being], социальный фонд расходуется таким образом, чтобы каждый человек имел равные возможности для повышения своего благосостояния за счет этих расходов. В отличие от концепции равных долей, она чувствительна к тому влиянию, которое расходы оказывают на возможности для хорошей жизни, и стремится дать всем равную выгоду. Один из важнейших вопросов, разумеется, касается соответствующей концепции благосостояния и того, является ли благосостояние, как того требует данный подход, поддающимся количественной оценке и межличностно сопоставимым в единицах [23]. Даже если благосостояние поддается измерению, многие сторонники эгалитаризма отвергают эту точку зрения как недостаточно эгалитарную, ибо она не требует компенсации за невыбранные недостатки в предполагаемых уровнях благосостояния. Человеку с низким уровнем предвосхищающей возможности для благополучия (например, с неизбранной депрессивной предрасположенностью) даётся такая же выгода (прирост) для благополучия, как и человеку с высоким уровнем предвосхищающей возможности для благополучия, и это, возможно, неправдоподобно. Будет доказано, что любая правдоподобная эгалитарная политика расходов будет касаться уровней благосостояния, а не только его прироста.

Третья точка зрения на то, как следует расходовать социальный фонд, — это концепция равных возможностей для благополучия [equality of opportunity for well-being]. Она считает, что социальный фонд должен быть потрачен таким образом, чтобы способствовать как можно большему равенству возможностей для благополучия. Она фокусирует расходы на улучшении возможностей для хорошей жизни людей с относительно неблагоприятными генетическими или ситуативными способностями, и тратит мало или совсем ничего (за исключением инструментальных причин) на людей с относительно благоприятными способностями [24].

Таким образом, в рамках леволибертарианской теории есть место разногласиям по поводу того, как должен быть разделён социальный фонд, созданный стоимостью природных ресурсов. Точка зрения равных долей занимает позицию ресурсизма [resourcism], тогда как точка зрения равного благополучии и равных возможностей для благополучия занимает позицию вэлферизма [welfarism].

6. Нерешенные вопросы

До сих пор мы предполагали, что единственные существа с моральным статусом — это рациональные агенты и что существует только одно общество и только одно поколение агентов. Пришло время кратко обсудить проблемы, с которыми придется столкнуться, когда эти предположения будут ослаблены.

6.1 Значение национальных границ

Возможно, с точки зрения леволибертарианской теории граждане каждой страны владеют основными природными ресурсами этой страны в той или иной эгалитарной форме. Однако мало кто из современных левых либертарианцев поддержит такую точку зрения. Причины, которые препятствуют тому, чтобы какое-либо лицо в полной мере пользовалось плодами владения природными ресурсами, также работают против владения этими благами группой лиц. Более того, на самом фундаментальном уровне национальные границы морально произвольны (хотя, конечно, для административных целей они важны во многих отношениях). В итоге, большинство современных левых либертарианцев считают, что все природные ресурсы в мире принадлежат всем агентам мира. Средства, полученные от природных ресурсов, должны распределяться (например, поровну или в целях поощрения равенства) между всеми людьми в мире.

6.2 Существа с промежуточным моральным статусом

Либертарианство считает, что полноправные агенты обладают полной самопринадлежностью и имеют право на долю благ от природных ресурсов. С любой правдоподобной точки зрения, агенты — не единственные существа, обладающие моральным статусом. Я предполагаю здесь, что любое существо, которое либо разумно, либо имеет хотя бы минимальный уровень свободы воли, обладает моральным статусом. Либертарианские теории, как и все теории справедливости, таким образом, должны иметь точку зрения относительно статуса

разумных существ, не способных действовать (например, более примитивных животных и людей с серьезными умственными недостатками),
живых существ без способности действовать, но с потенциалом для полной свободы действий (например, 12-недельные плоды и младенцы) и
разумных существ с частичной агентностью (например, дети и высшие приматы).

Есть два вопроса: (1) владеют ли они собой хотя бы частично? (2) претендуют ли они на долю благ от природных ресурсов?

Одна из возможных точек зрения состоит в том, чтобы считать, что такие существа имеют моральный статус, но этот статус не имеет никакого отношения к справедливости. Грубо говоря, это означает, что их воля и их интересы важны для оценки того, что является морально допустимым, но не для определения того, что является справедливым. Это кажется крайне неправдоподобным в отношении многих людей с частичным моральным статусом (например, детей).

Что касается ограничений в отношении разумных, но не полностью автономных существ, один из подходов состоит в том, чтобы приписать квази-самопринадлежность живым существам, лишенным агентности. Это похоже на самопринадлежность, за исключением того, что ее нарушения разрешены тогда и только тогда, когда они не причиняют вреда существу. Фактически это будет препятствием для определенных видов обращения, за исключением тех случаев, когда оно не причиняет им вреда. Если живые существа имеют частичную агентность, то можно утверждать, что их согласие требуется по вопросам, входящим в сферу их агентности. Другой подход — дать другой вид статуса (не основанный на собственности) живым существам, которые не являются полностью автономными. Можно, например, утверждать, что несправедливо причинять вред этим существам, за исключением случаев, когда существует достаточная компенсирующая выгода для других (своего рода квази-утилитарное соображение). Очевидно, здесь есть множество вариантов.

Что касается совместного использования выгод от эгалитарного владения природными ресурсами, большинство вопросов, с которыми приходится сталкиваться левому либертарианству, должны решаться любой эгалитарной концепцией справедливости. Например, с точки зрения концепции равных долей, должна ли каждая мышь в мире получать долю, равную доле каждого взрослого человека? Что касается концепции равных возможностей для благополучия, должны ли средства тратиться в первую очередь на представителей видов, генетически ограниченных в своей способности к благополучию (например, мышей)? Любой разумный эгалитарист ответит отрицательно на каждый из этих вопросов, но неясно, как будет выглядеть принципиальный ответ. В этой области еще предстоит большая работа.

6.3 Будущие поколения

Возможное существование нескольких поколений поднимает множество различных вопросов, с которыми необходимо иметь дело левому либертарианству — как и любой другой теории справедливости.

Один вопрос касается обязанности справедливости предоставлять ресурсы тем, кто производит потомство (обязанности родителей). При многих условиях добавление в мир еще одного человека может уменьшить ресурсы, на которые другие имеют законное право согласно левому либертарианству. С точки зрения концепции равных долей, это увеличивает количество людей, имеющих право на равную долю. С точки зрения концепции равенства возможностей, если человек находится в особенно невыгодном положении с точки зрения своих возможностей, он может иметь право на выплаты, которые в противном случае получили бы другие. Конечно, чистый результат также зависит от того, изменит ли добавление человека стоимость фонда, подлежащего распределению. Но, по крайней мере, при некоторых условиях добавление одного человека может уменьшить права других. Согласно одной точке зрения, родители не несут ответственности за такое сокращение общих ресурсов. Другая точка зрения состоит в том, что родители несут полную ответственность, и что справедливость не допускает продолжения рода, если только родитель не предоставляет достаточно ресурсов своему потомству, гарантируя, что он не истощает социальный фонд. Ключевой вопрос здесь в том, должны ли взять на себя родители отрицательные внешние эффекты [negative externalities], порожденные деторождением, если таковые имеются [25].

Второй вопрос касается того, несут ли те, кто в настоящее время жив, какую-либо обязанность по обеспечению справедливости в целях сохранения и передачи последующим поколениям ресурсов, которыми они владеют в соответствии с принципом эгалитарности. Один из ответов: люди, которых сейчас не существует, не имеют прав и ничего не должны. Левые либертарианцы, однако, обычно считают, что у людей есть закрепленное правом обязательство по сохранению ценности природных ресурсов (например, путем включения в ренту платежей в фонд за любое истощение или ухудшение состояния природных ресурсов). Однако большинство левых либертарианцев отрицают наличие принудительного обязательства по сохранению ценности артефактов. Они обычно считают, что каждый волен разрушать создаваемое богатство. Более противоречивый вопрос среди левых либертарианцев заключается в том, существует ли принудительное обязательство по сохранению ценности артефактов, унаследованных от предыдущих поколений. Если бы такие артефакты были заброшены (например, не переданы никому из ныне живущих), то большинство левых либертарианцев считают, что с ним следует обращаться так же, как с природными ресурсами. Как мы сейчас увидим, есть разногласия относительно того, могут ли артефакты законным образом передаваться другим в дар или по завещанию.

Рассмотрим тогда вопрос о том, как следует относиться к подаркам (включая завещанные) членам более поздних поколений. Проблема подарков возникает, конечно, даже в случае одного поколения. Однако большинство левых либертарианцев, вероятно, будут придерживаться мнения, что если существует только одно поколение, то не будет несправедливости, если все стартуют со своей справедливой доли ресурсов, а затем одни получат выгоду от подарков, а другие — нет. Ключевой вопрос касается передачи ресурсов человеку более позднего поколения, в случае если это снижает равенство стартовых позиций (например, эффект династий богатства).

Первое, на что следует обратить внимание, это завещания, то есть подарки от умерших людей. Как утверждал Штайнер (1992, 1994), мертвые люди не имеют прав, и, следовательно, левое либертарианство не обязано и, возможно, не должно признавать (если не брать во внимание практические соображения) законность наследства. Любые активы, принадлежащие человеку на момент смерти, считаются брошенными, и такие активы, возможно, становятся — наряду с природными ресурсами — частью пула ресурсов, которыми владеют некоторым эгалитарным образом (точно так же, как стали частью этого пула активы какого-то давно исчезнувшего общества из далекого прошлого) [26].

Второй момент, на который следует обратить внимание, касается дара inter vivos (между живыми — лат.) внешних ресурсов, то есть природных ресурсов или артефактов (в отличие от личных услуг). Хотя левое либертарианство стремится к полной самопринадлежности — и, следовательно, к праву дарить свои личные услуги, — оно не обязательно привержено частной собственности на артефакты. Более того, даже если разрешено частное владение артефактами, это не обязательно полная частная собственность. Она может не включать право на передачу в виде подарка [27].

Третий момент, на который следует обратить внимание, касается права приобретать имущество в подарок. Как мы видели выше при обсуждении добровольного порабощения, право передавать собственность другим не гарантирует, что другие имеют право приобретать эти права посредством передачи. Это отдельный вопрос. Таким образом, левые либертарианцы могут утверждать, что люди не имеют права приобретать собственность в дар. Это не означает, что левое либертарианство запрещает любое получение подарков. Это зависит от того, будут ли чьи-либо права нарушены, если такая передача будет произведена. Любая разумная леволибертарианская теория допускает дарение и получение подарков. Вопрос здесь в том, могут ли такие операции законно подлежать налогообложению и другим ограничениям.

Итак, леволибертарианские теории могут (но не обязаны) одобрять право передавать права и приобретать права дарением. Это будет зависеть от того, как они относятся к неравенству, порождаемому такими трансфертами. Здесь можно занять разные позиции. Одна точка зрения состоит в том, что не существует права получать (или делать) подарки без налогообложения [28]. Другое мнение состоит в том, что люди имеют право получать без налогообложения любые подарки, сделанные им людьми не старше их, но не имеют права получать без уплаты налогов любые подарки, сделанные им людьми более старшего возраста. Согласно этой точке зрения только передача богатства последующим поколениям является проблематичной с моральной точки зрения [29]. Согласно другому мнению, люди имеют право дарить и получать подарки, не облагаемые налогами, при условии, что подарок получен из богатства, которым владеет и который создал даритель, но что люди не имеют права делать или получать подарки, когда подарок получен из богатства, полученного дарителем в качестве подарка (например, наследства) [30].

6.4 Рассмотрение вопросов, связанных с несовершенством мира

Две другие проблемы, требующие более полного рассмотрения, касаются последствий левого либертарианства в несовершенном мире (например, когда знания людей ограничены, а их мотивация — далеко не оптимальная).

Во-первых, если будут реализованы леволибертарианские принципы, какая компенсация, если таковая имеется, должна быть тем, кто теряет свои (нелегитимные) юридические права на природные ресурсы. Это вопрос о том, кто должен нести издержки перехода от несправедливого мира к справедливому. Подобная проблема уже возникала, когда рабство в США было объявлено вне закона. С одной стороны, законные владельцы не имели морального права на заявленные ими юридические права. С другой стороны, они могли вложить много тяжкого труда и сбережений, исходя из того, что они будут и впредь обладать этими законными правами. Возможны различные варианты: от отсутствия компенсации до частичной и полной компенсации. Существуют также разные мнения о том, кто должен выплачивать компенсацию. Это может быть, например, социальный фонд, или лица, которые продали эти права нынешним владельцам, или нынешние бенефициары первоначального несправедливого присвоения.

Второй вопрос касается того, кому причитаются налоги (рента за природные ресурсы, налоги на дарение и т. д.). Это не может быть просто правительство, поскольку правительства могут быть коррумпированными и крайне неэффективными. В любом случае они не являются конечными держателями соответствующих прав. Если агенты должны платить налоги физическим лицам напрямую (и через правительства только тогда, когда это является эффективным способом выполнения этих обязательств), то должны ли они просто откладывать соответствующие суммы и произвести выплату любому, кто предъявит законное требование? Или они должны активно искать законных претендентов? В последнем случае, несет ли агент административные расходы, связанные с поиском заявителей, или они вычитаются из причитающихся платежей? И как это должно координироваться на международном уровне?

Очевидно, есть много других вопросов, на которые должна обратить внимание полная леволибертарианская теория.

Надеюсь, здесь сказано достаточно, чтобы обозначить круг вопросов, которые необходимо рассмотреть.

7. Заключение

Левое либертарианство — это форма либерального эгалитаризма. Оно утверждает, что природные ресурсы находятся в той или иной эгалитарной собственности и что полная самопринадлежность налагает ограничения на то, каким образом можно обращаться с субъектами. Как мы видели, существует множество форм, которые может принимать эгалитарная собственность на природные ресурсы. Полученные теории находятся в диапазоне от радикально левого крыла до слегка левого центра. Как можно ясно понять из этой статьи, основная работа заключается в формулировании и защите конкретной версии левого либертарианства [31].

Приложение: Конкурентная стоимость

Конкурентная стоимость данного набора прав на данный набор ресурсов — это определяемая спросом и предложением стоимость этих прав по отношению к данному исходному набору прав (который определяет силу торгов). Чтобы полностью определить концепцию конкурентной стоимости, необходимо ответить на каждый из следующих вопросов.

(1) Каково предварительное распределение прав (и, следовательно, право на участие в торгах), по отношению к которому действуют спрос и предложение? Это не может быть просто преобладающее законное распределение прав (например, богатства), поскольку они могут быть (и обычно являются) результатом всех видов прошлой несправедливости. Это также не может быть просто равной долей рассматриваемых ресурсов (или равной покупательной способностью), поскольку могут существовать (и обычно имеют место) все виды справедливого неравенства, возникающие в результате прошлых выборов (например, в отношении суммы сбережений или рабочего времени). Естественный подход состоит в том, чтобы апеллировать к преобладающему законному распределению прав, но с поправкой на имевшую место в прошлом несправедливость. Корректировка прошлой несправедливости, конечно, будет включать обращение к гипотетическим результатам, которые произошли бы, если бы прошлой несправедливости не было. В конечном счёте, это будет нечто вроде апелляции к «первоначальным» правам самопринадлежности и «первоначальным» правам на использование и присвоение природных ресурсов при определённых условиях с поправками на каждое историческое нарушение.

(2) О каких именно правах на природные ресурсы идёт речь? Полные права собственности или что-то меньшее?

(3) Основана ли конкурентная стоимость набора прав на данный набор природных ресурсов на спросе на права на ресурсы, взятые в комплексе, или на спросе на эти права на ресурсы, разбитые на мельчайшие возможные единицы (например, на основе ставок на весь земельный участок или на основе ставок на наименьшие возможные земельные участки)? С учётом внешних эффектов и убывающей предельной полезности эти два подхода могут дать совершенно разные результаты.

(4) Разрешены ли коалиции в процессе торгов или разрешены только индивидуальные ставки?

(5) Как именно определяется конкурентная стоимость (набора прав на ресурсы) при наличии спроса и предложения? Для природных ресурсов существует фиксированное предложение, поэтому здесь мы можем сосредоточиться исключительно на том, как конкурентная стоимость определяется спросом. Аукцион первой цены принимает конкурентную стоимость как наивысшую цену, которую кто-то готов заплатить. Это не оставляет никакой выгоды покупателю. Аукцион второй цены предполагает, что конкурентная стоимость является второй по величине ценой, которую кто-либо готов заплатить. Это оставляет покупателям выгоду тогда и только тогда, когда они готовы платить наивысшую цену. Промежуточный подход состоит в том, чтобы обратиться к равновесной рыночной цене, которая является достаточно низкой, чтобы ни один из ресурсов не остался непроданным по этой цене, и достаточно высокой, чтобы никто не хотел покупать больше по этой цене. Там, где предложение ресурсов фиксировано (как в случае с природными ресурсами), обычно существует диапазон равновесных рыночных цен. Наивысшая цена, которую кто-либо заплатит, является равновесной рыночной ценой, но таковыми являются и более низкие цены, если они достаточно высоки, чтобы никто не захотел покупать дополнительную единицу ресурса. Равновесная рыночная цена всегда должна быть не ниже второй по величине цены, которую кто-то заплатил бы за исходную единицу. (Она будет выше, например, в случае с двумя людьми, где Смит заплатил бы $20 за исходную единицу и $15 за дополнительную, а Джонс заплатил бы только $10 за исходную единицу. Там, где есть только исходная единица, любая цена от $15 до $20 является равновесной рыночной. $10 — это вторая по величине цена за первоначальную единицу). Если навыки и предпочтения совместно распределяются между агентами «непрерывно» (в том смысле, что для любого агента существует другой агент с практически идентичными навыками и предпочтениями), тогда будет небольшая разница между этими тремя подходами. [Здесь можно представить два аукциона, где все покупатели пишут в тайне от остальных, сколько они максимум готовы заплатить за лот, после чего организаторы просматривают все заявки и ранжируют их от самой высокой к самой низкой предложенной цене. В обоих случаях получает лот тот, кто предложил наивысшую цену. Но в «аукционе первой цены» он получает лот за ту цену, которую сам предложил, тогда как в «аукционе второй цены» он получает лот не за свою цену, а за вторую по величине предложенную цену. Это по задумке создаёт стимул всегда ставить реально наивысшую цену, которую готов предложить. — Прим. перев.]

(6) Как решается возможность неопределённой конкурентной стоимости? Даже при полностью точной спецификации конкурентной стоимости там, где имеется более одного вида ресурсов, может существовать более одного конкурентного равновесия. Следовательно, конкурентная стоимость может быть неопределённой. Это связано с тем, что конкурентная стоимость одного ресурса зависит от стоимости других, и может существовать несколько различных наборов цен, которые обеспечивают соответствующее конкурентное равновесие. Возможные способы справиться с этим включают в себя принятие наибольшей конкурентной стоимости, наименьшей или принятие всех конкурентных стоимостей как допустимых (и, таким образом, оставляя понятие конкурентной стоимости несколько неопределённым).

Примечания

Для выбора наиболее важных леволибертарианских работ этих авторов см. Валлентайна и Штайнера (2001).
Мой анализ самопринадлежности и собственности на природные ресурсы в значительной степени опирается на глубоко проницательную работу Коэна (1995). Многие из приведённых здесь замечаний были впервые высказаны Валлентайном (1998).
Тезис о том, что агенты являются полноправными собственниками самих себя, является тезисом о том, что агенты полностью владеют собой. Таким образом, что именно принадлежит, зависит от природы агентов. Обычно предполагается, что они владеют всем своим телом, но это зависит от определённой идентичности агента. Кроме того, немного неясно, что именно включает в себя самопринадлежность агента в отношении их ментальной жизни. Мы не будем здесь об этом беспокоиться.
Конечно, многие по-прежнему будут возражать против возможности отказаться от своих прав на себя, и поэтому до сих пор остаётся дискуссионным вопрос об отчуждаемости своих прав по отношению к себе.
О дальнейшей защите права на добровольное порабощение см. Штайнера (1994), стр. 232–234, и Нозика (1974), стр. 331. Критику см. Ингрэма (1994), стр. 38–39, Куфлика (1984), МакКоннелла (1984, 1996) и Грюнебаума (1987), стр. 170–171. Обратите внимание на то, что Локк (1689) (том 2, раз. 23) отверг право на самопорабощение на том основании, что указанные права принадлежат Богу. Что ещё более поразительно, отметим, что радикальный правый либертарианец Ротбард (1982) отвергает это право (стр. 40) на том основании, что нельзя отчуждать свою волю. Это правда, но к делу не относится. Ибо можно отчуждать правотворческие силы своей воли (согласия).
Многие из вопросов, обсуждаемых в предыдущих параграфах, зависят от того, рассматриваются ли права как защита выбора или защита интересов. Обсуждение этого вопроса см., например, у Штайнера (1994, гл. 3) и Крамера, Сайммондса и Штайнера (1998).
Грюнебаум (1987) защищает эту ослабленную форму самопринадлежности, а Колм (1985, 1996a) предполагает, что нет ничего более сильного. Кристман (1994) защищает простую самопринадлежность контроля, которая ещё более слабая.
Лучшие дискуссии о связи самопринадлежности с собственностью на природные ресурсы: Кристман (1994), Коэн (1995), Грюнебаум (1987), Колм (1985, 1986, 1996a), Кимлика (1990), Мулин и Рёмер ( 1989), Рёмер (1988, 1989a, 1989b, 1996), Штайнер (1994) и Ван Парийс (1991, 1992, 1995). В дополнение к работам, цитируемым ниже, см.: Аккерман (1980), Арнесон (1991), Аттас (1999), Беккер (1977), Боровали (1998), Картер (1999), Гаусс (1994), Горр (1995), Каган (1994), Крамер, Сайммондс и Штайнер (1998), Левин (1988), Мак (1983, 1990, 1995), Пирс (1999), Рив (1986), Симмонс (1992), Томсон (1990), Уолдрон (1988) и Уиллер (1980).
В целом левые либертарианцы придают большое значение разнице между производимыми внешними ресурсами (артефактами) и теми, которые не производятся (природные ресурсы). Однако они не придают большого значения функциональной разнице (подчёркнутой марксистами) между внешними ресурсами, которые используются для производства (средства производства; например, непроизведённый пласт угля или [произведённая] машина), и теми, которые используются для потребления (потребительские товары; например, непроизведённое озеро, используемое для отдыха, или рубашка).
См. Мавродеса (1974) и Фрессолу (1981), где подробно обсуждаются правила общего пользования и связанные с ними формы собственности на природные ресурсы.
Я оставляю здесь открытым вопрос, что агенты должны делать помимо совершения соответствующей оплаты. Я считаю, что наиболее правдоподобная точка зрения просто требует, чтобы они заявили о своих правах (отстаивали определённые права). Таким образом, причитающийся платёж будет зависеть от заявленных прав. Другие возможные точки зрения состоят в том, что агенты должны открывать природный ресурс или смешивать с ним свой труд. Хотя я считаю, что ни одна из этих точек зрения не является правдоподобной, для обобщения я оставляю этот вопрос открытым.
Ван Парийс (1995) также защищает взимание конкурентной ренты за присвоение природных ресурсов. Однако он не является геолибертарианцем, потому что он поддерживает взимание ренты (или налогов, равных до 100 % стоимости) всех неличных активов, которые были «переданы» агенту (в отличие от произведённых им/ею). Он включает дары людей, а также дары природы (кроме первоначальных личных дарований) в рентную/налоговую базу. Кроме того, он утверждает, что рента занятости — заработная плата, превышающая рыночную зарплату — является значительным источником даров.
Для обсуждения взглядов Генри Джорджа и современных экономистов-джорджистов см.: Андельсон (1991), Харрисон, Хадсон, Миллер и Федер (1994), Тайдман (1994) и Венцер (1997a).
В качестве альтернативы можно потребовать, чтобы цена приобретения была достаточной, чтобы в случае инвестирования годовых процентов было достаточно для выплаты ренты. Боровали (1998) защищает этот подход. Некоторые будут возражать против этого на том основании, что из-за неожиданного увеличения стоимости природных ресурсов процент может оказаться недостаточным для выплаты ренты.
Штайнер (1994, 1997, 1999) утверждает, что гены зародышевой линии (в отличие, например, от генетических модификаций, сделанных им самим или своими родителями) на самом деле являются природным ресурсом и подлежат уплате конкурентной ренты.
Остаются открытыми несколько важных вопросов, касающихся характера облагаемых налогом выгод. Один из них заключается в том, являются ли рассматриваемые выгоды реализованными выгодами (например, заработанными деньгами) или «разумно реализуемыми» выгодами (например, деньгами, которые можно было бы разумно заработать) от присвоения. Это имеет значение в отношении налога, причитающегося с лица, которое благодаря особым талантам могло разумно реализовать выгоду (за вычетом конкурентной ренты), но не может этого сделать, потому что оно упускает свои возможности. Другой вопрос касается того, истолковываются ли рассматриваемые выгоды в материальных терминах (например, деньги или яблоки) или в субъективных терминах (например, счастье). Если рассматривать только материальные выгоды, тогда выгоды от более высоких производственных мощностей могут облагаться налогом, но выгоды от более высоких потребительских возможностей (способность получать выгоды, способность к благополучию) не будут облагаться никаким налогом. Это глубокие вопросы, на которые я не могу здесь ответить. На практике возможный подход — с учётом нашей ограниченной информации — вероятно, будет ограничиваться налогообложением реализованных материальных выгод.
Насколько мне известно, либертарианство с полным налогообложением выгод никем прямо не защищалось (хотя общая идея не нова). Ниже, однако, есть несколько тесно связанных подходов: Броуди (1983) утверждает, что выгоды от присвоения могут облагаться налогом, чтобы гарантировать, что каждый получит корыстную взаимовыгодную долю выгод. Кристман (1994) защищает контроль самопринадлежности, но отрицает, что агенты (даже не присваивающие) имеют какое-либо право на доход, который они генерируют. Уайт (1998) принимает контроль самопринадлежности, но утверждает, что агенты должны платить налоги со своего дохода по ставке (варьирующейся в зависимости от их талантов), которая уравнивает потенциальный доход после уплаты налогов. Оцука (1998) утверждает, что устойчивое право самопринадлежности (включающее в себя право полного контроля и платёжный иммунитет) совместимо с принципом справедливого присвоения, согласно которому агенты могут присваивать только столько ресурсов, сколько совместимо с равенством возможностей для благосостояния (и, следовательно, более талантливым агентам разрешается меньше присвоений).
Штайнер (1994, 1997, 1999) стремится расширить джорджизм таким образом, чтобы уменьшить различия в распределении между ним и полным налогообложением выгод в отношении различий в талантах. Он предлагает облагать налогом ценность генетических ресурсов детей, создающую таланты, — поскольку они могут считаться природными ресурсами — с распределением этих доходов пропорционально генетическому неблагополучию.
Таким образом, из-за своей поддержки полной самопринадлежности, даже либертарианство с полным налогообложением выгод в сочетании с радикальной политикой расходов на равенство возможностей, отличается от неограниченных форм эгалитаризма Арнесона (1989, 1990), Коэна (1989), и Рёмера (1993, 1996).
В защиту акцента на возможности для благополучия см. работы Арнесона (1989, 1990), Коэна (1989), Ван Парийса (1995) и Рёмера (1993, 1996). Они справедливо утверждают, что, если люди решают развить вкус к дорогим вещам или растрачивать свои ресурсы, они одни должны нести издержки (и никакого уравнивания не требуется для порождаемого таким образом неравенства). Конечно, есть ещё много других важных вопросов, на которые необходимо ответить. Один вопрос касается соответствующей меры благополучия (или хорошей жизни): счастья, удовлетворения предпочтений, функций, базовых благ или некоего перфекционистского идеала. См., например, обсуждение этого общего вопроса в работах Арнесона (1989, 1990), Коэна (1989), Дворкина (1981a, 1981b), Раквоски (1991), Ролза (1971), Рёмера (1985, 1986, 1993, 1996), Сена (1980, 1992) и Ван Парийса (1990, 1995).
Взгляд Штайнера (1994, 1997, 1999) более сложен, чем это предполагает. Ибо, хотя он выступает за равное разделение общего социального фонда, он считает, что средства, полученные от его «налога на гены», должны распределяться пропорционально генетическому неблагополучию.
Дворкин (1981b) выступает за равное разделение природных ресурсов. Чтобы компенсировать неравные личные возможности, он выступает за гипотетическое страхование. Критику этого подхода к страхованию см. у Рёмера (1985, 1996).
Последние статьи о межличностных сравнениях см. у Эльстера и Рёмера (1991).
Примерно такую точку зрения поддерживают Браун (1977), Сарториус (1984), Оцука (1998) и Ван Парийс (1995). Ван Парийс выступает за равное разделение, но только после компенсации неравенства в личных качествах (согласно его критерию всеобщего доминирования).
См., например, обсуждения у Акермана (1980, гл. 7), Джорджа (1987), Раквоски (1991, гл. 7) и Касала и Уильямса (1995).
Колинз (1835) и Юэ (1853) также считают, что не существует права наследования (или права получать выгоды от любых сделанных завещаний).
Конечно, если признается право дарить подарки в виде личных услуг, но не признается право дарить артефакты, возникнет проблема утечки. Многие экономические выгоды от получения артефактных даров будут достигнуты за счет подарков в виде личных услуг.
Примерно такую точку зрения защищают Шринивасан (1995), Ван Парийс (1992, 1995) и Вариан (1975).
Примерно такой точки зрения придерживается Акерман (1980). Что-то вроде этого взгляда на подарки может также подразумеваться у Колинза (1835) и Юэ (1853).
Примерно такова точка зрения Риньяно (1924) и Нозика (1989). Соответствующее обсуждение налогообложения даров и завещанного имущества см.: Честер (1982), Хаслетт (1988), Мюнцер (1990) и Раковски (1991, 1996).
Я благодарю Гиллеля Штайнера за его чрезвычайно полезные комментарии.

Библиография

Ackerman, Bruce (1980) Social Justice in the Liberal State, New Haven: Yale University Press.

Andelson, Robert V. (ed.) (1991) Commons Without Tragedy, London: Shephead-Walwyn.

Arneson, Richard (1989) “Equality and Equal Opportunity for Welfare”, Philosophical Studies, 56: 77–93.

Arneson, Richard (1990a) “Liberalism, Distributive Subjectivism, and Equal Opportunity for Welfare”, Philosophy & Public Affairs, 19: 158–194.

Arneson, Richard (1990b) “Primary Goods Reconsidered”, Nous, 24: 429–454.

Arneson, Richard (1991) “Lockean Self-Ownership: Toward a Demolition”, Political Studies, 39: 36–54.

Arthur, John (1987) “Resource Acquisition and Harm”, Canadian Journal of Philosophy, 17: 337–348.

Attas, Daniel (1999) Liberty, Property, and Markets: A Critique of Libertarianism, School of Business Administration, Hebrew University of Jerusalem.

Becker, Lawrence (1977) Property Rights, Philosophical Foundations, Boston: Routledge & Kegan Paul.

Borovali, Murrat (1998) Exploitation, Freedom and Just Acquisition, PhD Thesis, University of Manchester.

Brody, Baruch (1983) “Redistribution without Egalitarianism”, Social Philosophy and Policy, 1: 71–87.

Brown, Peter (1977) “Food as National Property”, in Peter Brown and Henry Shue (eds.), Food Policy, New York: The Free Press, 1977.

Carter, Ian (1999) A Measure of Freedom, Oxford: Oxford University Press.

Casal, Paula and Williams, Andrew (1995) “Rights, Equality, and Procreation”, Analyse & Kritik, 17: 93–116.

Chester, Ronald (1982) Inheritance, Wealth, and Society, Bloomington, Indiana: University Press.

Christman, John (1994) The Myth of Property, New York: Oxford University Press.

Cohen, G. A. (1989) “On the Currency of Egalitarian Justice”, Ethics, 99: 906–944.

Cohen, G. A. (1995) Self-Ownership, Freedom, and Equality, Cambridge: Cambridge University Press.

Dove, Patrick Edward (1850) The Theory of Human Progression and Natural Probability of a Reign of Justice, The Science of Politics, Part 1, Edinburgh: Jonhstone & Hunter.

Dove, Patrick Edward (1854) The Elements of Political Science, The Science of Politics, Part 2, Edinburgh: Jonhstone & Hunter.

Dworkin, Ronald (1981a) “What is Equality? Part 1, Equality of Welfare”, Philosophy & Public Affairs, 10: 185–245.

Dworkin, Ronald (1981b) “What is Equality? Part 2, Equality of Resource”, Philosophy & Public Affairs, 10: 283–345.

Fressola, Anthony (1981) “Liberty and Property”, American Philosophical Quarterly, 18: 315–322.

Gauss, Gerald (1994) “Property, Rights, and Freedom”, in Ellen Paul, Fred Miller and Jeffrey Paul (eds.), Property Rights, New York: Cambridge University Press: 209–240.

George, Henry (1879) Progress and Poverty, 5th edn, New York, D. Appleton & Co., 1882, reprinted by Robert Schalkenbach Foundation, 1966.

George, Henry (1892) A Perplexed Philosopher, New York: Robert Schalkenbach Foundation, 1965.

George, Rolph (1987) “Who should Bear the Cost of Children?”, Philosophy & Public Affairs, 1: 1–42.

Gibbard, Allan (1976) “Natural Property Rights”, Nous, 10: 77–86.

Gorr, Michael (1995) “Justice, Self-Ownership, and Natural Assets”, Social Philosophy and Policy, 12: 267–291.

Grotius, Hugo (1625) The Right of War and Peace, (ed.) A. C. Campbell, London: M. Walter Dunne, 1901, Hyperion Reprint Edition, 1979.

Grunebaum, James (1987) Private Ownership, New York: Routledge & Kegan Paul.

Harrison, Fred, Hudson, Michael, Miller, G. J., and Feder, Kris (1994) A Philosophy for a Fair Society, London: Shepheard-Walwyn.

Haslett, D. W. (1988) “Is Inheritance Justified?”, Philosophy & Public Affairs, 15: 122–155.

Huet, François (1853) Le Règne Social du Christianisme, Paris: Firmin Didot Frèses.

Ingram, Attracta (1994) A Political Theory of Rights, Oxford: Oxford University Press.

Kagan, Shelly (1994) “The Argument from Liberty”, in Jules Coleman and Allen Buchanan, (eds.), In Harm’s Way: Essay in Honor of Joel Feinberg, Cambridge: Cambridge University Press.

Kirzner, Israel (1978) “Entrepreneurship, Entitlement, and Economic Justice”, Eastern Economic Journal, 4: 9–25.

Kolm, Serge-Christophe (1985) Le Contrat Social Libèral (Thèorie er Pratique du Libèralisme), Paris: Presses Universitaires de France.

Kolm, Serge-Christophe (1986) “L’Allocation des Ressources Naturelles et le Libèralisme”, Revue Economique, 37: 207–241.

Kolm, Serge-Christophe (1996a) Modern Theories of Justice, Cambridge, MA: MIT Press.

Kramer, Matthew, Simmonds, Nigel, and Steiner, Hillel (1998) A Debate Over Rights: Philosophical Enquiries, Oxford: Oxford University Press.

Kuflik, Arthur (1984) “The Inalienability of Autonomy”, Philosophy & Public Affairs, 13: 271–298.

Kymlicka, Will (1990) Patterns of Moral Complexity, New York: Oxford University Press.

Levine, Andrew (1988) “Capitalist Persons”, Social Philosophy and Policy, 6: 39–59.

Locke, John (1690) Two Treatise of Government, (ed.) P. Laslett, New York: Cambridge University Press, 1960.

Mack, Eric (1983) “Distributive Justice and the Tensions of Lockeanism”, Social Philosophy and Policy, 1: 132–150.

Mack, Eric (1990) “Self-Ownership and the Right of Property”, Monist, 73: 519–543.

Mack, Eric (1995) “Self-Ownership Proviso: A New and Improved Lockean Proviso”, Social Philosophy and Policy, 12: 186–218.

Mavrodes, George (1974) “Property”, The Personalist, 53: 245–262.

McConnell, Terrance (1984) “The Nature and Basis of Inalienable Rights”, Law and Philosophy, 3: 25–59.

McConnell, Terrance (1996) “The Inalienable Right of Conscience: A Madisonian Argument”, Social Theory and Practice, 22: 397–416.

Moulin, Hervè and Roemer, John (1989) “Public Ownership of External World and Private Ownership of Self”, Journal of Political Economy, 97: 347–368.

Munzer, Stephen (1990) A Theory of Property, Cambridge: Cambridge University Press.

Nozick, Robert (1974) Anarchy, State, and Utopia, New York: Basic Books.

Nozick, Robert (1989) The Examined Life: Philosophical Meditations, New York: Simon & Schuster.

Ogilvie, William (1781) “The Right of Property in Land”, in M. Beer (ed.), The Pioneers of Land Reform, New York: Alfred Knopf, 1920.

Otsuka, Michael (1998) “Self-Ownership and Equality, A Lockean Reconcilation”, Philosophy and Public Affairs, 27: 65–92.

Paine, Thomas (1795) “Agrarian Justice”, in M. Beer (ed.), The Pioneers of Land Reform, New York: Alfred Knopf, 1920.

Peirce, Michael (1999) “Why Libertarians Should Reject Full Private Property Rights”. Department of Philosophy, University of Cincinnati.

Pufendorf, Samuel (1672) On the Law of Nature and of Nation, 1672, in Craig L. Carr (ed.), The Political Writings of Samuel Pufendorf, Oxford: Oxford University Press, 1994.

Rakowski, Eric (1991) Equal Justice, Oxford: Clarendon Press.

Rakowski, Eric (1996) “Transferring Wealth Liberally”, Tax Law Review, 51: 419–472.

Rawls, John (1971) A Theory of Justice, Cambridge, MA: Harvard University Press.

Reeve, Andrew (1986) Property, Atlantic Highlands: Humanities Press International.

Rignano, Eugenio (1924) The Social Significance of the Inheritance Tax, New York: Alfred Knopfs & Co.

Roemer, John (1985) “Equality of Talent”, Economic and Philosophy, 1: 151–187.

Roemer, John (1988) “A Challenge to Neo-Lockeanism”, Canadian Journal of Philosophy, 18: 697–710.

Roemer, John (1989a) “Public Ownership and Private Property Externalities”, in Jon Elster and Karl Ove Moene (eds.) Alternatives to Capitalism,Cambridge: Maison des Science de l’Homme and Cambridge University Press, 1989.

Roemer, John (1989b) “A Public Ownership Resolution of the Tragedy of Commons”, Social Philosophy and Policy, 6: 74–92.

Roemer, John (1993) “A Pragmatic Theory of Responsibility for the Egalitarian Planner”, Philosophy & Public Affairs, 22: 146–166.

Roemer, John (1996) Theories of Distributive Justice, Cambridge, MA: Harvard University Press.

Rothbard, Murray (1978) For a New Liberty, The Libertarian Manifesto, rev. edn, New York: Libertarian Review Foundation.

Rothbard, Murray (1982) The Ethics of Liberty, Atlantic Highlands: Humanities Press.

Sartorius, Rolph (1984) “Persons and Property”, in R. G. Frey (ed.), Utility and Rights, Minneapolis, Minn.: University of Minnesota Press.

Sen, Amartya (1992) Inequality: Reexamined, Oxford: Oxford University Press.

Simmons, A. John (1992) The Lockean Theory of Rights, Princeton, NJ: Princeton University Press.

Spence, Thomas (1793) “The Real Rights of Man”, in M. Beer (ed.), The Pioneers of Land Reform, New York: Alfred Knopf, 1920.

Spencer, Herbert (1851) Social Statics, 1st edn, London: John Chapman, 142, Strand, 1851, reprinted by Augustus M. Kelly (New York, 1969).

Sreenivasan, Gopal (1995) The Limits of Lockean Rights in Property, New York: Oxford University Press.

Steiner, Hillel (1974) “Individual Liberty”, Proceeding of Aristotelian Society, 75: 33–50.

Steiner, Hillel (1980) “Slavery, Socialism, and Private Property”, Nomos, 22: 244–265.

Steiner, Hillel (1981) “Liberty and Equality”, Political Studies, 29: 555–569.

Steiner, Hillel (1992) “Free Just Taxes”, in Arguing for Basic Income, (ed.) Philippe Van Parijs, New York: Verso: 81–98.

Steiner, Hillel (1994) An Essay on Rights, Cambridge, MA: Blackwell Publisher.

Steiner, Hillel (1997) “Choice and Circumstance”, Ratio, X: 296–312.

Steiner, Hillel (1999) “Silver Spoon and Golden Genes: Talents Differentials and Distributive Justice”, in Justine Burley, (ed.), The Genetic Revolution and Human Rights: The Oxford Amnesty Lectures, Oxford: Oxford University Press, 1998.

Thomson, Judith Jarvis (1990) The Realm of Rights, Cambridge, MA: Harvard University Press.

Tideman, Nicolas (1991) “Commons and Commonwealths: A New Framework for the Justification of Territorial Claims”, in R. V. Andelson (ed.), Commons Without Tragedy, Savage, MD: Barnes & Noble: 109–129.

Tideman, Nicolas (1997) “The Shape of a World Inspired by Henry George”, Department of Economics, Virginia Polytechnic and State Univesity.

Tideman, Nicolas (1998) “Application of Land Value Taxation to Problems of Environmental Protection, Congestion, Efficient Resource Use, Population, and Economic Growth”, in D. Netzer (ed.), Land Value Taxation: Can It and Will It Work Today?, Cambridge, MA: Lincoln Institute of Land Policy: 263–276.

Tideman, Nicolas (ed.) (1994) Land and Taxation, London: Shephead-Walwyn.

Vallentyne, Peter (1998) “Critical Notice of G. A. Cohen’s Self-Ownership, Freedom, and Equality”, Canadian Journal of Philosophy, 28: 609–626.

Vallentyne, Peter and Steiner, Hillel (eds.) (2000) The Origins of Left-Libertarianism: An Anthology of Historical Writings, London: Palgrave.

Van Parijs, Philippe (1990) “Equal Endowments as Undominated Diversity”, Recherches èconomiques de Louvain, 56: 327–355.

Van Parijs, Philippe (1991) Qu’est-ce qu’une sociètè juste?, Paris: Le Seuil.

Van Parijs, Philippe (1992) “Competing Justification of Basic Income”, in Arguing for Basic Income (ed.) Phillipe Van Parijs, New York: Verso: 3–43.

Van Parijs, Philippe (1995) Real Freedom for All, New York: Oxford University Press.

Varian, Hal (1976) “Two Problems in the Theory of Fairness”, Journal of Public Economics, 5: 249–260.

Waldron, Jeremy (1988) The Right to Private Property, New York: Oxford University Press.

Walras, Leon (1896) Etudes d’èconomie Sociale, 2nd edn (1936), Paris: R. Pichon & R. Durand-Auzias.

Wenzer, Kenneth (1997a) An Anthology of Henry George’s Throught, New York: University of Rochester Press.

Wheeler, Samuel (1980) “Natural Property Rights as Body Rights”, Nous, 16: 171–193.

White, Stuart (1999) “The Egalitarian Earnings Subsidy Scheme”, British Journal of Political Science, 29: 601–622.