Либертарианский ответ о моральных границах рынка

Автор: Мэтт Зволински
Оригинальная статья: A Libertarian Case for the Moral Limits of Markets

Либертарианцы поддерживают свободные рынки. Но большинство реально существующих рынков не являются полностью свободными. Какое же тогда мнение у либертарианцев должно быть о тех рынках, которые существуют в реальном мире? В этой статье утверждается, что правильная либертарианская позиция не является однозначно «прорыночной». Не все рынки таковы, что заслуживают либертарианской моральной поддержки. И, что более удивительно, не все политические изменения в направлении более свободных рынков должны быть одобрены либертарианцами. Сила либертарианства, как и у большинства политических теорий, заключается в его убедительном видении идеально справедливого общества. Но, опять же, как и большинство политических теорий, либертарианство сталкивается с серьезной проблемой в обеспечении теоретического и практического руководства насчет того, как думать и действовать в мире, который далеко не соответствует этому идеалу. Я утверждаю, что сейчас либертарианцам нужна неидеальная теория рынков.

I. Введение

Считается, что быть либертарианцем — значит быть беззастенчивым защитником рынка, или «рыночного фундаментализма», используя фразу популярную среди некоторых наиболее ярких критиков либертарианства [1]. Я полагаю, эта фраза означает, что либертарианцы полагаются на совершенство рынков с убежденностью, которая неуязвима для рациональной критики или эмпирической проверки. Как считают критики, это делает либертарианцев слепыми к многочисленными экономическими и моральными провалами рынков. Но также выражение «рыночный фундаментализм» говорит что-то о масштабах рынков в либертарианском видении. Считается, что либертарианцы, заимствуя фразу у Карла Поланьи, верят в «рыночное общество», где «вместо того, чтобы экономика была встроена в социальные отношения, социальные отношения должны быть встроены в экономику». [2]

Неясно, что конкретно Поланьи имел в виду под «рыночным обществом». Но общая идея, как я понимаю, заключается в том, что рыночное общество — это общество, в котором рыночные ценности, рыночные нормы и рыночные институты доминируют и формируют все другие ценности, нормы и институты. Таким образом, считается, что либертарианцы, выступающие за рыночное общество, предпочитают рынки повсюду, во всем, независимо от того, как эти рынки могут воздействовать или подрывать другие моральные ценности, другие (нерыночные) нормы или другие важные социальные институты.

В целях этой статьи я хочу отложить вопрос о том, действительно ли верят либертарианцы в нечто вроде рыночного общества Поланьи. Вместо этого я хочу задать нормативный вопрос о том, должны ли они в это верить. Должны ли либертарианцы всегда выступать за расширение роли рынков? И должны ли они поддерживать рыночные институты, исключая другие социальные институты?

Я думаю, что правильный ответ на оба этих вопроса — «нет». Конечно, есть важный либертарианский аргумент, который нужно сделать от имени рынков, но этот аргумент имеет свои пределы. Всё потому, что либертарианский аргумент в пользу рынков является производным от других и более фундаментальных либертарианских моральных обязательств. В разделе II более полно обсуждаются эти обязательства. Вкратце, либертарианцы отдают предпочтение рынкам, потому что и в той степени, в которой рынки могут способствовать добровольной, децентрализованной и взаимовыгодной форме социального сотрудничества. Но не каждый рынок имеет эти морально привлекательные характеристики. И не все, что имеет эти характеристики, является рынком.

Таким образом, одна из целей этой статьи состоит в том, чтобы исследовать пределы либертарианского довода в пользу рынков. Какие конкретные типы рынков не должны поддерживать либертарианцы, и какие распространенные типы провалов проявляются на таких рынках? В разделах III и IV рассматриваются рынки труда и приватизация коммунальных служб и тюрем, а также обсуждаются различные аспекты, в которых эти конкретные рынки не могут реализовать ценности, которые делают рынки привлекательными с либертарианской точки зрения. Анализ этих конкретных рынков, как мы увидим, поднимает вопрос более глубокого философского значения: какие практические последствия имеет либертарианский идеал свободных рынков в мире, который далеко не соответствует этому идеалу? Либертарианцы умеют обрисовать привлекательную картину того, как будет выглядеть общество чисто свободных (или «освобожденных») рынков. [3] Но тот факт, что чисто свободные рынки были бы желательны, сам по себе относительно мало говорит о том, что мы должны делать сейчас, когда мы почти всегда можем выбирать только между институциональными механизмами различной степени несовершенства. Вторая цель этой статьи состоит в том, чтобы приблизиться к «неидеальной» либертарианской теории рынков, которая в меньшей степени сосредоточена на создании образа нормативно идеального конечного состояния для общества и в большей степени на обеспечении разумного руководства для способов моральной торговли, с которыми мы сталкиваемся, когда этот идеал не предлагается. [4]

II. Во что верят либертарианцы

Среди академических философов либертарианская мысль наиболее близко отождествляется с неолокковской теорией, изложенной Робертом Нозиком в «Анархии, государстве и утопии». [5] Однако блестящая и важная работа Нозика не может быть и альфа, и омегой либертарианской мысли. Сам Нозик развил многие из своих самых самобытных идей в ответ на традицию либертарианской мысли, которая долго предшествовала ему. [6] Эта традиция гораздо богаче и разнообразнее, чем можно предположить из-за зацикленности академической философии на Нозике. [7]

В рамках этой традиции, конечно, существует важная мысль, в которой огромную роль играют соображения самопринадлежности и естественного, основанного на труде права на собственность [8]. Но есть и множество других направлений, так что было бы ошибкой делать фокус на самопринадлежности как определяющей идее для либертарианской мысли. Например, желание Нозика объяснить образование государства с помощью «невидимой руки» осмысленно вытекает из давнего акцента либертарианской интеллектуальной традиции на природе и нормативном значении спонтанного порядка [9]. Но, хотя есть определенные сходства, либертарианцы, которые внесли наибольший вклад в наше понимание стихийного порядка, в основном не отождествляли себя с локковской концепцией политической философии и не использовали стандартные концептуальные инструменты этого подхода [10].

Либертарианство — не единственная теория, которую можно идентифицировать с помощью аккуратного набора необходимых и достаточных условий. Скорее, это семейство теорий, объединенных нечетким соглашением по ряду эмпирических, методологических и нормативных положений. [11] Эмпирически, как мы уже видели, либертарианцы полагают, что выгодный социальный порядок часто возникает «спонтанно», т.е. не по команде, а в результате добровольных, децентрализованных и совместных действий многих людей. [12] Эта эмпирическая вера в силу рыночных механизмов связана с наиболее отличительной и значимой нормативной верой либертарианцев: их верой в моральный императив жестких и масштабных прав частной собственности. [13]

Либертарианцы скептически относятся к власти, особенно (но не исключительно) в ее политическом проявлении, причем некоторые доходят до такого, что отрицают существование какой-либо законной политической власти вообще. [14] Они являются индивидуалистами насквозь, не только в политическом смысле веры в первенство индивидуальных прав, но и в нормативном смысле веры в то, что жизнь каждого человека является моральной самоцелью, а так же в онтологическом понимании, что люди являются конечной единицей социального анализа, с точки зрения которой должны быть осмыслены все другие единицы, такие как нации, расы и правительства. [15] Наконец, частично благодаря своему индивидуализму, либертарианцы являются космополитами, отрицающими моральное значение национальных границ, расовых и сексуальных различий и т.д. Все человечество едино в своем естественном праве сопротивляться насильственной агрессии со стороны других. [16]

При таком понимании либертарианства его поддержка рынков не является ни фундаментальной, ни определяющей для либертарианства как такового. Вместо этого она зависит от более фундаментальных моральных и эмпирических обязательств, описанных выше. Либертарианцы верят в рынки, потому что и только в той степени, в которой они представляют собой форму спонтанного порядка, следствия уважения прав частной собственности, способа обращения с людьми с равным уважением и важного конкурентного механизма для ограничения способности людей обладать доминирующей властью над другими.

В частности, либертарианцы поддерживают рынки по той причине и в той степени, в которой они:
1. добровольны (а не принудительны)
2. децентрализованы (а не централизованы)
3. конкурентны (а не монополистичны)
4. взаимовыгодны (общая сумма выгод и затрат положительная, а не нулевая или отрицательная)

Какие-то рынки могут иметь все эти характеристики. Но нет априорной причины полагать, что так обязательно будет для всех рынков. В конце концов, рынок — это просто форма человеческого взаимодействия, характеризующаяся ценовым обменом. И нет никаких оснований полагать, что все, что является рынком в этом смысле, будет обладать нормативно привлекательными характеристиками, описанными выше. Рынок рабов, если взять только этот самый очевидный пример, — это тоже рынок. И каким бы децентрализованным и конкурентоспособным он ни был, тот факт, что люди покупаются и продаются против их воли и в интересах других, делает его морально абсурдным с либертарианской точки зрения.

Конечно, никто, кроме самого несправедливого критика либертарианства, никогда бы не предположил, что либертарианцы поддерживают рынок рабов. Но этот пример предназначен только для того, чтобы продемонстрировать в экстремальной форме одну из сторон, в которой рынки могут быть дефектными с либертарианской точки зрения. В следующих двух разделах я рассмотрю рынки, которые, как считается, либертарианцы часто поддерживают (и иногда действительно поддерживают), и мы убедимся, что аспекты, в которых они имеют подобные недостатки, менее очевидны.

III. Рынки труда

Для многих не-либертарианцев определенные сегменты рынка труда кажутся глубоко проблематичными. Я не рассматриваю здесь марксистское утверждение, что любой рынок человеческого труда нежелателен. Какими бы ни были достоинства такого утверждения, оно не играет большой роли в аргументах, выдвигаемых современными критиками рынка. [17] Однако не нужно быть марксистом, чтобы думать, что что-то глубоко не так с отношениями властных полномочий между неквалифицированными рабочими и капиталистами или с работой в потогонной системой (форма производства, допускающая самую крайнюю эксплуатацию трудящегося — прим.перев.) в развивающихся странах.

Тем не менее, либертарианцы часто позиционируют себя в качестве защитников этих рынков. Они указывают на способы, которыми профсоюзы ограничивают конкуренцию на рынке труда, таким образом принося выгоду своим членам за счет других работников, не входящих в профсоюз, и на различные специальные политические привилегии, которые профсоюзы получают от государства, такие как право, предоставленное в 1935 году Национальным законом о трудовых отношениях, для представительства всех работников на предприятиях, где действуют профсоюзы, даже если рабочие предпочли бы сами договориться о своих собственных контрактах.

В ответ на критику системы труда работников потогонных цехов либертарианцы отмечают, что потогонные предприятия почти всегда представляют собой значительно лучшую возможность, чем альтернативные источники занятости, доступные работникам в развивающихся странах. В конце концов, если бы это было не так, то рабочие не выбрали бы эту работу. Тот факт, что они решили сделать такой выбор, свидетельствует о том, что они рассматривают такое предложение о трудоустройстве как взаимовыгодное и действительно самый подходящий вариант, который у них есть в наличии. Запрет этого варианта посредством законодательного распоряжения или чрезмерного регулирования нанесет только вред тем работникам, которым пытаются помочь благонамеренные реформаторы.

Делая эти ответы, либертарианцы не говорят ничего явно неправильного. Если есть проблема с аргументами, это заключается в том, что они не говорят, а не в том, что они делают. Либертарианцы правы, говоря, что трудовые договоры взаимовыгодны, и они правы, утверждая, что отмена специальных политических привилегий для профсоюзов посредством законодательства, такого как Закон о праве на труд, повысила бы конкурентоспособность рынка труда. Но в этой истории есть нечто большее, и либертарианцы должны быть осторожны, чтобы не упрощать свой анализ и не делать сильные выводы об этих рынках, которые не подтверждаются данными.

Рассмотрим, например, аргумент Фридриха Хайека в отношении законодательства о праве на труд. Хайек, как и многие либертарианцы, поддерживал такое законодательство как средство повышения конкурентоспособности на рынке труда, запрещая соглашения между работодателями и профсоюзами об ограничении занятости для членов профсоюзов. Такое «специальное законодательство» противоречило приверженности Хайека управлению на основе единых принципах. Но, по словам Хайека:

Если бы законодатели, суды и попустительство административных органов не наделили профсоюзы привилегиями, в странах общего права и не возникло бы необходимости в особом законодательстве на эту тему. Можно только сожалеть о том, что такая необходимость существует и сторонник свободы должен взирать на любое законодательство такого рода с опаской. Но поскольку особые привилегии стали частью законов страны, устранить их может только особое законодательство. Хотя было бы лучше, если бы не было нужды в особых «законах о праве на труд» (right-to-work laws), то есть запрещающих отказывать в приеме на работу тем, кто не состоит в профсоюзе, трудно отрицать, что в ситуации, созданной в США законодательством и решениями Верховного суда, специальное законодательство — возможно, единственный реальный путь к восстановлению принципов свободы. [18]

На первый взгляд, законы о праве на труд выглядят как анафема для либертарианцев. В конце концов, механизм, с помощью которого они работают, запрещает добровольное и, по-видимому, взаимовыгодное соглашение между работодателями и профсоюзами. Либертарианцы обычно не рассматривают подавление добровольных экономических соглашений как допустимую деятельность государства, даже если предположить, что такое подавление может принести различные важные социальные выгоды, такие как усиление рыночной конкуренции.

Хайек это признает, конечно. Его аргумент заключается в том, что законы о праве на труд необходимы, потому что законодательство прошлого вело нечестную игру в пользу профсоюзов. И утверждая, что государственные привилегии наделили профсоюзы полномочиями, которых у них не было бы на открытом конкурентном рынке, Хайек, без сомнения, прав. Но Хайек, похоже, игнорирует тот факт, что правительство также препятствует профсоюзам в различных отношениях. Две наиболее важные части трудового законодательства в Соединенных Штатах — Закон Тафта-Хартли и Закон Вагнера — лишали профсоюзы некоторых из их самых мощных видов экономического оружия. Ограничивая солидарность, бойкот и стихийные забастовки, вводя обязательные периоды “остывания” и иным образом ограничивая полномочия профсоюзов, заставляя их работать по официальным каналам, в рамках которых менеджмент имеет сравнительно большое преимущество, трудовое законодательство США послужило созданию стабильности на рабочем месте и обеспечению контроля над производством со стороны руководства. Привилегии, предоставляемые рабочим, в важном смысле были разменной монетой, которую правительство хотело дать профсоюзам, чтобы приручить их. Результатом стало укрепление власти для крупных устоявшихся профсоюзов, ради которой они были готовы отказаться от многих из своих наиболее эффективных видов оружия и ущемить права более мелких и менее организованных рабочих коллективов.

Ситуация с работой в потогонных предприятиях также сложна. Это верно, как отмечают многие либертарианцы, и как я сам подчеркивал в нескольких статьях на эту тему, что выбор работников принять предложение о трудоустройстве в потогонном цеху, как правило, взаимовыгоден, даже если для стороннего наблюдателя условия этого соглашения могут показаться недостаточными или несправедливыми. [20] Также верно и то, что мы не оказали бы никакой пользы работникам потогонной системы, запретив их трудовую деятельность или прекратив регулировать их существование, поскольку это привело бы к тому, что такие работники оказались бы в условиях крайней отчаянной нищеты, которая в первую очередь и привела их в потогонную мастерской, и лишила бы их того, что они считают лучшим выходом из этой бедности.

Но это только часть истории. Ибо, даже если это правда, что работа в потогонном цехе часто является лучшим вариантом для удовлетворения потребностей работников и их семей, мы все равно должны спросить, почему это их лучший вариант. Иногда, возможно, причины будут необычными: труд потогонщиков — лучший вариант для рабочих в конкретной стране, потому что эта страна бедна, а страна бедна, потому что в ней никогда не происходило того, что обычно происходит в странах с повышающимся уровнем благосостояния. В подобных случаях с моральной точки зрения не так много объяснений и, вероятно, не так много возражений.

В других случаях, однако, история более тёмная. Потогонные мастерские в городских центрах находят резерв готовых рабочих отчасти потому, что фермеры, ведущие натуральное хозяйство, были вынуждены приехать туда под угрозой принудительного присвоения своей земли. Коллективные переговоры работников с целью повышения заработной платы юридически запрещены или, даже если это разрешено, подавляются предприятиями с молчаливого согласия закона. Ограничения на доступ работников к кредитам и на возможность открыть собственный бизнес ущемляют их предпринимательскую свободу и ограничивают их варианты наемным трудом [21].

Ни одно из этих условий, какими бы печальными они ни были, не меняет того факта, что занятость в потогонной мастерской взаимовыгодна и взаимовыгодна таким образом, чтобы обеспечить столь необходимый доход работникам в тяжелых экономических условиях. [22] Эти условия, однако, изменяют способ разделения социального излишка, созданного этими взаимовыгодными отношениями. Подкрепляя власть работодателей и ослабляя власть работников, эти условия повышают вероятность, что большая часть этого излишка попадет в карманы капиталистов, а не в карманы рабочих. И именно такого рода несправедливое распределение социального излишка, как мне кажется, многие из более искушенных критиков потогонных предприятий имеют в виду, когда они осуждают трудовую практику потогонного предприятия как «эксплуататорскую».

Так должны ли либертарианцы осуждать потогонные мастерские или хвалить их? Являются ли профсоюзы — в том виде, как они существуют в Соединенных Штатах — силой добра или зла? Конечно, проблемы не так просты. В некотором смысле, рынки труда в США и ​​других странах воплощают в себе те достоинства, которые либертарианцы видят на рынках в более общем плане, и в этом отношении либертарианцы будут и должны их поддерживать. Однако в других отношениях эти рынки будут крайне нежелательны с либертарианской точки зрения. Что же делать добросовестному либертарианцу?

Реакция будет в значительной степени зависеть от деталей конкретного рассматриваемого рынка. Можно многое сказать о абстрактных «идеальных потогонных цехах», прежде чем обратиться к конкретным предприятиям с потогонной системой, которые находятся в определенных исторических, социальных и правовых контекстах, чтобы собрать информацию, необходимую для того, чтобы сделать какие-либо полезные выводы.

Однако есть, по крайней мере, один полезный урок, который мы можем извлечь на уровне философского осмысления: либертарианцы должны быть осторожны, делая выводы о реальных мировых рынках на основе своих теоретических идеалов. Одно дело утверждать, что неравенство между капиталистами и рабочими было бы приемлемым в ситуации, когда частная собственность была справедливо приобретена в результате мирного процесса смешивания труда по Локку, и когда свобода контрактов, собственности и ассоциации справедливо защищена законом. Другое дело утверждать, что они приемлемы в этом мире, где эти условия явно не выполняются. И совершенно неверно делать какие-либо твердые выводы о фактической приемлемости первого вида неравенства из теоретической приемлемости второго.

Этот урок кажется настолько очевидным, что его вряд ли стоит подробно проговаривать. Либертарианцы считают, что свободные рынки хороши, но из этого не следует, что они считают, что несвободные рынки также хороши. Если бы не тот факт, что этот пункт обычно игнорировался не только многими критиками либертарианства, но и самими либертарианцами, я думаю, это тоже очевидно. Но тот факт, что, например, либертарианские дискуссии о правах собственности так часто переходят от предполагаемой обоснованности исторической теории собственности, такой как теория Локка или Нозика, к выводам о святости фактических прав собственности в реальном мире, показывает, что урок совсем еще не усвоен.

Таким образом, даже если свободные рынки хороши, не обязательно заслуживают похвалы частично-свободные и частично-шулерские рынки, которые существуют на самом деле. Тем не менее, можно подумать, что даже если мы примем эту точку зрения, по крайней мере, большинство свободных рынков обязательно должны быть хорошими с либертарианской точки зрения. Как бы ни был правдоподобен и даже обыденен этот принцип, он ошибочен. В следующем разделе мы увидим почему.

IV. Приватизация

Либертарианцы были одними из первых и самых активных сторонников «приватизации». И это не должно вызывать удивления. Ведь основная идея приватизации предполагает передачу власти из рук государства в руки рынка. Будь то продажа отраслей, которые ранее принадлежали государству и контролировались государством, как это было сделано с British Airways, British Petroleum и многими другими в Великобритании под руководством Тэтчер, или просто передача государственных услуг в частный сектор с помощью конкурентных торгов, как все чаще делают военные в США, приватизация движет обществом в направлении усиления конкуренции, повышения эффективности и сокращения правительства. Что здесь может смущать либертарианца?

В некоторых случаях ничего. С точки зрения либертарианцев, многие ресурсы, на которые претендуют правительства, — это те, на которые правительство не имеет морального права. Оно получило их путем завоевания и кражи и сохраняет их только благодаря сочетанию превосходящей силы и народного восприятия легитимности. Либертарианцы хотели бы, чтобы эти ресурсы были возвращены их законным владельцам или, если это невозможно, по крайней мере, из рук принуждающего правительства и в руки добровольного гражданского общества. Они одобряют, как сказал Чарльз Джонсон, «социализацию средств производства» [25].

Иногда продажа государственных ресурсов продавцу, предлагающему самую высокую цену, является справедливым и эффективным способом достижения такой социализации. Приватизация в Великобритании при Тэтчер, кажется, хороший пример. Британское правительство, с либертарианской точки зрения, не имело права владеть авиакомпаниями, нефтяными компаниями и миллионами единиц государственного жилья. И поэтому оно продало их таким образом, чтобы торги были прозрачными и открытыми для почти каждого, лишив себя доли в незаконно удерживаемых им предприятиях и передав их в частный сектор. [26] То же самое можно сказать и о приватизации в Чешской Республике в 1990-х годах. [27]

Но не все, что проходит под ярлыком «приватизации», должны одобрять либертарианцы. Три типа проблем являются особенно значительными и распространенными.

Во-первых, иногда приватизация вообще не прекращает принудительную государственную монополию; она просто передает управление этой монополией в частные руки. Эту форму принимают большинство «приватизированных» коммунальных услуг. Правительство продает с аукциона право на управление своей коммунальной компанией частным фирмам, часто в не самом прозрачном процессе. Победитель получает права собственности на компанию, но это еще не все. Он также получает гарантированную государством и принудительную монополию, в которой потенциальные конкуренты не допускаются на рынок в силу закона. Однако наряду с этой монопольной властью накладывается условие на соответствие целому ряду правительственных ограничений на осуществление этой власти, часто включая жесткий контроль за уровнем цен и объемов производства [28].

В таких случаях государственные ресурсы и власть номинально передаются в частные руки, но практически без каких-либо преимуществ, которые либертарианцы обычно видят в рынках. Конечно, существует некоторая конкуренция на начальном этапе торгов, которая может снизить расходы. Но помимо этого, конкуренция строго ограничена поддерживаемой правительством монополией. Эта монополия поддерживается правительственными силами, принудительно препятствуя выходу новых фирм на рынок и лишая потребителей возможности выбора поставщика услуг. Монополия в свою очередь жестко регулируется государственным органом, который сталкивается с обычными проблемами знаний и заинтересованности в установлении цен, определении уровней производства и так далее.

Приватизация тюрем в Соединенных Штатах с начала 1990-х годов иллюстрирует эту первую проблему, а также выявляет вторую. Тюремные контракты принимают форму поддерживаемых государством монополий. Трудно представить, как будет выглядеть настоящая «конкуренция» в этой отрасли. Но еще более тревожным, с либертарианской точки зрения, является то, что тюремные контракты включают в себя «приватизацию» работы, которая не должна быть просто передана из рук правительства — она ​​не должна попасть в руки никому. [29]

Например, многие из тех, кто находится в американских тюрьмах, сидят за ненасильственные преступления, связанные с наркотиками. Либертарианцы, как правило, считают, что принудительное наказание и тюремное заключение должны применяться только в отношении тех, кто обманным путем или насильственно нарушил права других. Поскольку потребители (или производители, или продавцы) наркотиков не сделали ничего насильственного, либертарианцы считают, что правительство лишает их свободы с моральной точки зрения. Фактически заключение их в тюрьму это акт агрессии против них — нарушение их прав.

Передача управления тюрьмами от правительства в частные руки не делает это незаконное лишение свободы приемлемым. Поскольку приватизация создала «рынок» в тюрьмах, это не тот рынок, который либертарианцы должны поощрять. В итоге покупается и продается законное право делать то, что никто не имеет морального права делать. В этом отношении тюремные рынки очень похожи на рынки рабов 18 и 19 веков.

Рынки не превращают противоправную деятельность в законную. На самом деле, они могут даже усугубить эту противоправную деятельность. Причиной приватизации тюрем, которая произошла в Соединенных Штатах в 1990-х годах, было то, что тюрьмы становились слишком дорогими для правительства. Рост числа заключенных, вызванный войной с наркотиками, довел физические ресурсы существующих тюрем до предела, что привело к буму нового строительства. Приватизация тюрем рассматривалась— как оказалось, справедливо — как способ обеспечить столь необходимую эффективность системы.

Но, похоже, это последнее, что либертарианцы хотели бы получить. Более эффективно управляемая тюремная система означает тюремную систему, которая способна лучшим образом делать то, чего либертарианцы не желали бы изначально. Если бы приватизация не произошла, правительства столкнулись бы с растущим давлением, чтобы найти какой-то другой способ снизить расходы — возможно, освободив заключенных, которых не должно было быть в тюрьмах прежде всего.

Наконец, даже в тех случаях, когда ни одна из этих двух проблем не актуальна, все же может возникнуть третья проблема с приватизацией ресурсов путем их продажи с аукциона по самой высокой цене. В конце концов, если приватизируются ресурсы, которые изначально не должны были принадлежать правительству, то какое право имеет правительство получать деньги в обмен на них?

Рынок краденного— это не тот рынок, который либертарианцы должны одобрять, по крайней мере, как наилучшее решение проблемы незаконных притязаний правительства на ресурсы. Есть другое, не самое лучшее решение, но иногда единственный возможный вариант. Если правительство получило свои ресурсы с помощью кражи их у кого-то другого, то в идеале мы хотели бы, чтобы эти ресурсы были возвращены их законным владельцам. Но если законных владельцев больше не существует, тогда не очевидно, что именно правительство должно делать вместо этого. Возможно, стоит попытаться отследить потомков тех, у кого были украдены ресурсы. Возможно, стоит вернуть ресурсы обратно в общее достояние и позволить им быть в ведении тех, кто над ними трудится. Мюррей Ротбард однажды предложил этот последний подход как способ решения проблемы,

Недостатки приватизации демонстрируют то, что, вероятно, должно быть очевидным: навязывание морально нелегитимной деятельности под видом рынка не делает ее морально легитимной. Если принудительные монополии нелегитимны, то принудительная монополия, полученная частной компанией посредством конкурентного аукциона, также нелегитимна. Если сажать в тюрьму молодых людей из-за того, что они хранили, употребляли или продавали наркотики, нелегитимно, то по-прежнему нелегитимно, если их будет сажать организация, являющаяся экономически эффективной частной фирмой, а не неповоротливой государственной бюрократией. И если для правительства незаконно требовать права на украденные товары, то для правительства незаконно получать прибыль, продавая эти товары на открытом аукционе.

V. К неидеальной теории рынка

Возможно, эта статья просто утверждала очевидное. Либертарианцы поддерживают свободные рынки и не поддерживают несвободные рынки. Если все, что я сделал в этой статье, — это заявил о том, каким образом некоторые рынки делаются несвободными из-за различных форм государственного регулирования и контроля, а затем указал, что либертарианцы не поддерживают или не должны поддерживать такие рынки, то я на самом деле сказал то, что либертарианцы или более проницательные критики либертарианства, и так знают.

Но все не так просто. Достаточно сказать, что либертарианцы поддерживают свободные рынки (действительно свободные рынки, как мы иногда подчеркиваем), а не несвободные. Но что это значит в мире, в котором большинство реально существующих рынков представляют собой тревожную смесь свободы и несвободы? В той степени, в которой потогонные цехи не существовали бы без различных форм государственного принуждения, таких как конфискация земель, ограничение на кредиты и антипрофсоюзное законодательство, — можно сказать, что они не являются подлинным феноменом свободного рынка. И все же, несмотря на это, вид рынка, на котором они работают, также не является абсолютно несвободным. Принимая ограничения, налагаемые правительством как данность, рабочие, тем не менее, свободно выбирают из своего ограниченного набора вариантов работать в потогонном цехе, а не заниматься чем-то еще. Работодатели конкурируют друг с другом за работников, заработная плата реагирует на силы спроса и предложения, и в значительном диапазоне как работники, так и работодатели могут действовать по своему усмотрению без ограничений со стороны правительства. Рынки, в рамках которых существуют потогонные мастерские, не очень похожи на либертарианскую утопию. Но они не совсем похожи и на сталинскую Россию.

Учитывая все это, какое оценочное отношение должны иметь либертарианцы к предприятиям с потогонной системой и рынкам, на которых они существуют? И, на более прагматичном уровне, что они в результате должны отстаивать? Какие политические изменения они должны рекомендовать? И что они должны советовать агентам, действующим в несовершенных политических рамках, которые существуют прямо сейчас?

Эти вопросы могут показаться очевидными. Либертарианцы должны поддерживать изменения политики, которые двигают нас в направлении более свободных рынков, и противодействовать тем, которые движутся в противоположном направлении. К идеалу совершенно свободных рынков следует стремиться, но приверженность этому идеалу как конечному этапу желаемого государства не должна мешать нам предпринимать небольшие шаги в его направлении.

Однако, опять же, все не так просто. В конце концов, что означает изменение политики, которое приведет нас к свободе? Многие политические изменения в одних отношениях увеличивают личную свободу, а в других ее ограничивают. Рассмотрим, например, политику школьных ваучеров. Такая политика расширяет свободу большому числу людей, так как позволяет родителям отказаться от своей местной государственной школы с географически установленными полномочиями и перейти в другую государственную или частную школу по своему выбору. Но эта свобода приходит с приложенными условиями. В данном случае эти условия накладываются на школы, которые хотят претендовать на право участия в ваучерной программе. [31] Должны ли либертарианцы считать эту политику шагом в направлении свободы? Или же взятие бывших бесплатных школ под контроль федеральных властей в действительности дает противоположный эффект? Должны ли мы вычесть несвободы из свобод и одобрить политику, если разница положительная, и осудить, если она отрицательную?

Даже политические изменения, которые однозначно двигают нас в направлении свободы, не являются однозначно хорошими. Поскольку такие изменения в политике могут изменить распределение бремени и выгод таким образом, который противоречит идее равенства перед законом. Чтобы увидеть это, представьте себе общество, в котором никому не разрешается заниматься какой-либо экономической деятельностью по понедельникам. Затем предположим, что предлагается изменение политики, которое позволит белым мужчинам, и никому другому, совершать покупки в этот день. Только с точки зрения свободы изменение является положительным по Парето: свобода некоторых людей увеличивается, а у всех остальных не уменьшается. Но изменение, очевидно, нарушает приверженность правовому равенству, которое, если оно не всегда находится в центре внимания либертарианского мировоззрения, по крайней мере подразумевается в нем.

Смежный, но более реалистичный пример: многие либертарианцы считают, что правительство вообще не должно быть вовлечено в семейные дела. [32] В случаях, когда санкционированные правительством браки предоставляют юридические привилегии одним, но не предоставляют их для других, такие браки представляют собой несправедливость с либертарианской точки зрения. Учитывая это, что должны сказать либертарианцы о стремлении легализовать однополые браки? С одной стороны, разрешение санкционированного государством брака геям означало бы расширение привилегий, которые, по мнению либертарианцев, никто не должен иметь. С другой стороны, предоставление этой привилегии некоторым гражданам при одновременном отказе от нее другим на произвольной и сексуальной основе кажется капризным и несправедливым. Здесь, опять же, вовсе не лишено смысла думать, что желаемое изменение политики с либертарианской точки зрения приводит к расширению государства, но в то же время идет на пользу равноправию.

Опять же, предположим, что правительство несправедливо ограничивает определенные виды деятельности и несправедливо субсидирует другие. Правительство налагает ряд ограничений на рынок труда, которые (допустим) не должны существовать. Эти нормативные акты, такие как законы о минимальной заработной плате, законы о профессиональном лицензировании и т.д., усложняют человеку зарабатывать на жизнь честным трудом. В то же время правительство приняло различные меры по перераспределению, которые, как утверждается, делают безработицу более терпимой — субсидии на медицинское обслуживание и жилье, талоны на питание и т.д.

Итак, предположим, что была предложена политика, которая положит конец перераспределению, но не ограничениям. Как и прежде, такая политика, по-видимому, является положительной по Парето с точки зрения либертарианской свободы. Но, как и прежде, система кажется глубоко несправедливой. Либертарианец Гарри Браун любил указывать, что правительство хорошо справляется с одной задачей — оно способно сломать вам ноги, подать вам костыль, и сказать: «Послушайте, если бы не правительство, вы бы не смогли ходить». [ 33] Справедливо. Но до тех пор, пока правительство остается в этом бизнесе, очевидно, ему лучше не выходить из бизнеса раздачи костылей.

Желательно ли, чтобы конкретный рынок был более свободным, отчасти зависит от вопросов справедливости и равенства, которые, хотя и не являются формально чуждыми либертарианскому мировоззрению, иногда уходят на периферию. Это также зависит в определенной степени от вопросов стратегии. Эти стратегические различия, кажется, частично объясняют разницу между более умеренными и более радикальными участниками либертарианского движения. Подобно коммунистам, которые выступали против финансируемых государством программ социального обеспечения, потому что они полагали, что они только задержали неизбежное падение ненавистной им капиталистической системы, некоторые либертарианцы по той же причине выступают против рыночных реформ, которые делают правительство более эффективным. И с точки зрения технической стратегии, они могут быть правы. Мы не можем априори знать, сделает ли сиюминутное небольшое увеличение свободы достижимым большее увеличение свободы в будущем. И поэтому мы сталкиваемся с вопросом стратегии, который тесно связан с глубоким вопросом морали: в какой степени законно пожертвовать некоторой свободой для некоторых людей сейчас ради более значительных завоеваний свободы для других люди позже?

Я поднимаю эти трудные вопросы не с надеждой ответить на них, а просто с надеждой указать, что они существуют и что либертарианцам необходимо разработать лучшую теорию для их решения. Хорошо, полезно и красиво излагать сложные представления о совершенно свободном обществе и подробно объяснять, как такое общество может функционировать, несмотря на небезосновательные опасения, которые могут возникнуть по этому поводу у многих людей. Но такие концепции сами по себе мало что говорят нам о том, что нам следует делать или желать на данный момент, когда полная реализация нашего видения настолько отдалена, что практически не имеет значения. Нам нужно видение. Но нам также нужна какая-то дорожная карта для того, как добраться от того места, где мы сейчас, туда, где мы хотим быть.

Чтобы вовремя узнавать о новых переводах, подписывайтесь на наш телеграм-канал “Libertarian Social Justice” (@lsj_ru)

Примечания

1. (Stiglitz, 2009).
2. (Polanyi, 2001, p. 60).
3. Термин «освобожденные рынки» был принят рядом современных «леволибертарианцев», которые используют его в качестве альтернативы более распространенным «свободным рынкам», чтобы подчеркнуть, что свобода — это нечто, чего еще нужно достичь в будущем, а не свершившийся факт или память об ушедшей золотой эпохе. См. (Gillis, 2007).
4. В последние десять лет в академической литературе все чаще встречаются дискуссии об относительных достоинствах теории «идеала» и «неидеальности», но непосредственным источником вдохновения для этого является призыв Амартья Сена меньше думать о справедливости как о «трансцендентальном идеале» и более как «сравнительном» понятии. См. (Sen, 2009, часть I).
5. См., например, обсуждение либертарианства в (Kymlicka, 2002), которое почти полностью сосредоточено на книге Нозика (Nozick, 1974).
6. Нозик отмечает в выражениях благодарности к своей книге: «Это был долгий разговор около шести лет назад с Мюрреем Ротбардом, который стимулировал мой интерес в индивидуалистической анархистской теории» (Нозик, 1974, с. XV). И хотя упоминания о ранних либертарианских мыслителях в основном отсутствуют в основном тексте книги, в сносках упоминаются Лизандер Спунер, Бенджамин Такер, Моррис и Линда Тандехилл, Дэвид Фридман, Людвиг фон Мизес, Фридрих Хайек и другие.
7. Вместе с Джоном Томази я частично освещаю это разнообразие (Zwolinski & Tomasi, 2016).
8. Помимо Нозика, самой известной фигурой в этом направлении является Мюррей Ротбард, который представляет и развивает приблизительно локковский подход к политической философии в (Rothbard, 1973, 1982). Известные ранние фигуры включают Томаса Ходжскина (Hodgskin, 1832) и Оберона Герберта (Herbert, 1978).
9. (Nozick, 1974, с. 18–22).
10. Эта традиция берет свое начало в шотландском Просвещении, в анализе собственности Юма, анализе Смита о разделении труда и «невидимой руке» и социальной мысли Фрэнсис Хатчесон. Она получила наиболее важное современное развитие в работе Фридриха Хайека (Hayek, 1945, 1973, 1994, 2011).
11. Я подробно остановился на этом «семейном сходстве» описания либертарианства в (Zwolinski, 2008) и более подробно в (Zwolinski & Tomasi, 2016, глава 1).
12. См. обзор (Barry, 1982).
13. Либертарианцы верят в сильные права собственности, поскольку считают, что права собственности могут быть отвергнуты (если они вообще могут быть отвергнуты) только в случае самого весомого из конкурирующих моральных соображений. Либертарианцы верят в обширные права собственности, поскольку считают, что права собственности должны быть закреплены за необычайно широким спектром объектов, таких как автомагистрали, национальные парки и человеческие почки.
14. Лучшим современным либертарианским представлением этого скептицизма является (Huemer, 2012), но либертарианский скептицизм власти имеет длинную и захватывающую родословную. См. для частичного обзора (Martin, 1953).
15. См. обсуждение (Mack & Gaus, 2004, стр. 116).
16. Этот космополитизм проявляется в либертарианской оппозиции протекционизму (Bastiat, 1964), ограничениям на иммиграцию (Huemer, 2010) и войне (Palmer, 2014).
17. См., например, (Sandel, 2012; Satz, 2010).
18. (Hayek, 2013, с. 397–398).
19. Обзор и обсуждение см. (Carson, 2007, глава 6).
20. (Powell & Zwolinski, 2011; Zwolinski, 2007).
21. См. для обсуждения (Arnold & Bowie, 2003; Chartier, 2008).
22. (Zwolinski, 2012).
23. Эта ошибка может становиться все менее распространенной среди либертарианцев, отчасти благодаря усилиям по привлечению внимания к ней, представленным в этом превосходном сборнике эссе: (Chartier & Johnson, 2012).
24. Герберт Спенсер делает аналогичное замечание в своей собственной критике теории собственности Локка. См. (Spencer, 1995, pp. 104–105).
25. Charles Johnson, “Sprachkritik: ‘Privatization,’” 8 Nov 2007, http://radgeek.com/gt/2007/11/08/sprachkritik_privatization/.
26. См. обсуждение статьи Роберта Пуля «Приватизация» в Краткой энциклопедии экономики: http://www.econlib.org/library/Enc/Privatiization.html.
27. Thomas W. Hazlett, “The Czech Miracle,” Reason Magazine, April 1995.
28. Это относится к энергетическим компаниям, участвующим в программах дерегулирования в Калифорнии в конце 1990-х и начале 2000-х годов.
29. См. Sheldon Richman, “From State to Society,” Cato Unbound, October 1, 2012, http://www.cato-unbound.org/2012/10/01/sheldon-richman/state-society.
30. (Rothbard, 1969).
31. Для либертарианской критики ваучеров в этом направлении см. (Huebert, 2010, pp. 122–126).
32. См., например, (Huebert, 2010, p. 38).
33. Harry Browne, “A Solution for the Middle East,” World Net Daily, 04/11/2002, http://www.wnd.com/2002/04/13469/.

Литература

• Arnold, D. G., & Bowie, N. E. (2003). Sweatshops and Respect for Persons. Business Ethics Quarterly, 13(2), 221–242.
• Barry, N. P. (1982). The Tradition of Spontaneous Order. Literature of Liberty, v(2).
• Bastiat, F. (1964). Economic Sophisms. Irvington-on-Hudson, NY: Foundation for Economic Education.
• Carson, K. A. (2007). Studies in Mutualist Political Economy. Retrieved from http://www.mutualist.org/id47.html.
• Chartier, G. (2008). Sweatshops, Labor Rights, and Comparative Advantage. Oregon Review of International Law, 10(1), 149–188.
• Chartier, G., & Johnson, C. W. (2012). Markets Not Capitalism: Individualist Anarchism Against Bosses, Inequality, Corporate Power, and Structural Poverty: Autonomedia.
• Gillis, W. (2007). The Freed Market. In C. W. Johnson & G. Chartier (Eds.), Markets Not Capitalism (pp. 19–20). New York: Minor Compositions.
• Hayek, F. A. (1945). The Use of Knowledge in Society. American Economic Review, 35(4), 519–530.
• Hayek, F. A. (1973). Law, Legislation, and Liberty, Vol. 1: Rules and Order. London: Routledge.
• Hayek, F. A. (1994). The Theory of Complex Phenomena. In M. Martin & L. C. McIntyre (Eds.), Readings in the Philosophy of Social Science (pp. 55–70). Cambridge, MA: MIT Press.
• Hayek, F. A. (2011). The Constitution of Liberty (R. Hamowy Ed.). Chicago: University of Chicago Press.
• Hayek, F. A. (2013). The Constitution of Liberty: The De?nitive Edition (Vol. 17): Routledge.
• Herbert, A. (1978). The Right and Wrong of Compulsion by the State. Indianapolis, IN: Liberty Fund.
• Hodgskin, T. (1832). The Natural and Artificial Right of Property Contrasted.
• Huebert, J. H. (2010). Libertarianism today: ABC-CLIO.
• Huemer, M. (2010). Is There a Right to Immigrate? Social Theory and Practice,36(3).
• Huemer, M. (2012). The Problem of Political Authority: An Examination of the Right to Coerce and the Duty to Obey: Palgrave Macmillan.
• Kymlicka, W. (2002). Contemporary Political Philosophy: An Introduction (2nd ed.). Oxford: Oxford University Press.
• Mack, E., & Gaus, G. (2004). Classical Liberalism and Libertarianism: The Liberty Tradition. In G. Gaus & C. Kukathas (Eds.), Handbook of Political Theory (pp. 115–130). London: Sage.
• Martin, J. J. (1953). Men Against the State: the Expositors of Individualist Anarchism in America, 1827–1908. DeKalb, IL: Adrian Allen Associates.
• Nozick, R. (1974). Anarchy, State, and Utopia. New York: Basic Books.
• Palmer, T. (2014). Peace, Love, & Liberty: War Is Not Inevitable. Ottawa, IL: Jameson Books.
• Polanyi, K. (2001). The Great Transformation: The Political And Economic Origins Of Our Time (2nd ed.). Boston, MA: Beacon Press.
• Powell, B., & Zwolinski, M. (2011). The Ethical and Economic Case Against Sweatshop Labor: A Critical Assessment. Journal of Business Ethics, 107(4), 449–472. doi: 10.1007/s10551–011–1058–8.
• Rothbard, M. N. (1969). Con?scation and the Homestead Principle. The Libertarian Forum, 1(4).
• Rothbard, M. N. (1973). For a New Liberty. New York: Collier.
• Rothbard, M. N. (1982). The Ethics of Liberty. New Jersey: Humanities Press.
• Sandel, M. J. (2012). What money can’t buy: the moral limits of markets: Macmillan.
• Satz, D. (2010). Why Some Things Should Not Be For Sale: The Moral Limits of Markets. New York: Oxford University Press.
• Sen, A. (2009). The Idea of Justice. Cambridge, MA: Belknap Press.
• Spencer, H. (1995). Social Statics. New York, NY: Robert Schalkenbach Foundation.
• Stiglitz, D. J. (2009). Moving Beyond Market Fundamentalism to a More Balanced Economy. Annals of Public and Cooperative Economics, 80(3), 345–360.
• Zwolinski, M. (2007). Sweatshops, Choice, and Exploitation. Business Ethics Quarterly, 17(4), 689–727.
• Zwolinski, M. (2008). Libertarianism. The Internet Encyclopedia of Philosophy. from http://www.iep.utm.edu/libertar/.
• Zwolinski, M. (2012). Structural Exploitation. Social Philosophy and Policy, 29(1).
• Zwolinski, M., & Tomasi, J. (2016). A Brief History of Libertarianism. Princeton, NJ: Princeton University Press.