Либертарианство: этические основы. Часть 1. Естественное право

14 min readNov 13, 2021

Автор: Мэтт Зволински
Оригинальная статья: Libertarianism
Перевод: телеграм-канал Libertarian Social Justice (@lsj_ru)

Часть 1. Естественное право
Часть 2. Консеквенциализм
Часть 3. Анархо-капитализм, телеология, контрактарианство

Вопрос о том, что означает быть «либертарианцем» в политическом смысле этого слова, является дискуссионным, особенно среди самих либертарианцев. Не существует единой теории, которую можно было бы с уверенностью идентифицировать как либертарианскую, и, вероятно, нет единого принципа или набора принципов, с которыми могли бы согласиться все либертарианцы. Тем не менее между либертарианскими теориями существует определенное родовое сходство, которое может служить основой для анализа. Хотя есть много расхождений по поводу деталей, либертарианцев обычно объединяет «грубое» согласие по совокупности нормативных принципов, эмпирических обобщений и политических рекомендаций. Либертарианцы верят в то, что:

индивиды, а не государства или группы любого иного рода, онтологически и нормативно первичны;
отдельные лица имеют права против определенных видов насильственного вмешательства со стороны других;
свобода, понимаемая как невмешательство, — это единственное, чего можно легитимно требовать от других в сфере законного или политического права;
надежные права собственности и экономическая свобода, вытекающая из их последовательного признания, имеют центральное значение для уважения свободы личности;
социальный порядок не противоречит индивидуальной свободе, а развивается из нее;
единственное допустимое использование принуждения — это защита или исправление ошибки;
правительства связаны по существу теми же моральными принципами, что и люди;
большинство существующих и исторических правительств действовали ненадлежащим образом, поскольку они использовали принуждение для грабежа, агрессии, перераспределения и других целей, помимо защиты личной свободы.

Что касается политических рекомендаций, либертарианцы считают, что большая часть, если не вся, деятельности, осуществляемой в настоящее время государствами, должна быть либо прекращена, либо передана в частные руки. Наиболее известная версия этого вывода находит выражение в так называемых теориях «минимального государства» Роберта Нозика, Айн Рэнд и других (Nozick 1974; Rand 1963a, 1963b), которые утверждают, что государства могут законно предоставлять услуги полиции, судов и армии, но не более того. Любая деятельность государства, выходящая за эти рамки, — регулирование или запрещение продажи или использования наркотиков, призыв людей на военную службу, поддержка бедных за счет налогов или даже строительство дорог общего пользования — сама по себе нарушает права и, следовательно, незаконна.

Либертарианских сторонников строго минимального государства следует отличать от двух других близкородственных групп, которые отдают предпочтение меньшей или большей роли правительства и которые могут также называть себя «либертарианцами». С одной стороны, есть так называемые анархо-капиталисты, которые считают, что даже минимальное государство слишком велико, и что надлежащее уважение прав личности требует полной отмены правительства и передачу защитных услуг на частный рынок. С другой стороны, есть те, кто обычно называет себя классическими либералами. Члены этой группы, как правило, разделяют приверженность либертарианцев свободным рынкам и скептицизм в отношении государственной власти, но они более склонны предоставлять правительству больше возможностей для принудительных действий, чтобы, скажем, позволить государству обеспечивать общественные блага или даже ограниченные социальные трансферты, финансируемые за счет налогов.

1. Разнообразие либертарианских теорий

Либертарианство — это теория о надлежащей роли правительства, которая может поддерживаться на различных метафизических, эпистемологических и моральных основаниях. Некоторые либертарианцы — теисты, которые считают, что эта теория следует из созданного Богом естественного закона. Другие — атеисты, которые считают, что данную теорию можно поддерживать на чисто светских основаниях. Некоторые либертарианцы являются рационалистами, которые выводят либертарианские идеи из аксиоматических начальных принципов. Другие черпают свое либертарианство из эмпирических обобщений или опоры на развившуюся традицию. А когда дело доходит до всеобъемлющих теорий морали, либертарианцы покрывают почти весь спектр этических позиций. Некоторые из них эгоисты, которые считают, что у людей нет естественных обязанностей помогать своим собратьям, в то время как другие придерживаются моральных доктрин, согласно которым у более состоятельных людей есть значительные обязанности по улучшению участи бедных. Некоторые либертарианцы — деонтологи, другие — консеквенциалисты, контрактарианцы или аретологи. Понимание либертарианства как узкого, ограниченного тезиса о надлежащем моральном статусе и надлежащей зоне деятельности государства (а не как всеобъемлющей этической или метафизической доктрины) имеет решающее значение для осмысления этого сбивающего с толку разнообразия более широких философских позиций.

В этой статье основное внимание будет уделено либертарианству как философской доктрине. Это значит, что вместо того, чтобы внимательно исследовать важные эмпирические утверждения, сделанные как в поддержку, так и в качестве критики либертарианства, она будет сосредоточена на метафизических, эпистемологических и сугубо моральных утверждениях, сформулированных участниками дискуссии. Те, кто заинтересован в обсуждении нефилософских аспектов либертарианства, могут найти некоторые рекомендации в приведенном ниже списке литературы.

Кроме того, эта статья будет сконцентрирована почти исключительно на либертарианских аргументах, касающихся всего двух философских тем: справедливости распределения и политической власти. Существует опасность того, что этот узкий фокус будет вводить в заблуждение, поскольку он игнорирует ряд интересных и важных аргументов, которые либертарианцы выдвигают по различным вопросам — от свободы слова до самообороны и надлежащего социального обращения с психически больными. В более общем плане он игнорирует то, что либертарианство является доктриной социальной или гражданской, а не только экономической свободы. Однако по ряду причин философская литература, посвященная либертарианству, в основном пренебрегает этими аспектами теории, и поэтому данная статья, как резюме этой литературы, в целом будет отражать эту тенденцию.

2. Либертарианство естественных прав

Вероятно, наиболее известная и влиятельная версия либертарианства (по крайней мере среди академических философов) основана на теории естественных прав. Есть несколько теорий естественных прав, но их объединяет общее убеждение, что люди обладают определенными моральными правами просто в силу своего человеческого статуса, что эти права существуют вне зависимости от существования правительства, и что эти права ограничивают способы, с помощью которых и другие лица, и правительства морально допускают обращение с людьми.

а. Исторические корни: Локк

Хотя можно отыскать некоторые более ранние зачатки этой доктрины среди, например, английских левеллеров или испанской школы в Саламанке, политическая мысль Джона Локка, как правило, признается в качестве наиболее важного исторического источника влияния на современные версии либертарианства естественных прав. В этом отношении наиболее важными элементами теории Локка, изложенной в его Втором трактате, являются его взгляды на естественный закон и его доктрина прав собственности на внешние блага.

Идея Локка о естественном законе основана на различии между законом и правительством, которое оказало глубокое влияние на развитие либертарианской мысли. Согласно Локку, даже если бы не существовало никакого правительства над людьми, естественное состояние, тем не менее, не было бы состоянием «вольности». Другими словами, люди по-прежнему будут подчиняться закону, путь он и не исходит из какого-либо политического источника (см. Hayek 1973, гл. 4). Этот закон, который Локк называет «естественным законом», гласит, что «поскольку все люди равны и независимы, постольку ни один из них не должен наносить ущерб жизни, здоровью, свободе или собственности другого» (Locke 1952, п.6). Этот естественный закон служит нормативным стандартом для управления человеческим поведением, а не описанием поведенческих закономерностей в мире (как другие законы природы, такие как, например, закон всемирного тяготения). Тем не менее, это нормативный стандарт, который, по мнению Локка, может быть обнаружен человеческим разумом, и который связывает нас всех в равной степени как рациональных агентов.

Вера Локка в запрет на причинение вреда другим проистекает из его более фундаментальной веры в то, что каждый человек «обладает некоторой собственностью, заключающейся в его собственной личности» (Locke 1952, п.27). Другими словами, люди являются самособственниками. В этом эссе мы будем называть этот принцип, оказавший огромное влияние на более поздних либертарианцев, «принципом самопринадлежности». Хотя это и является предметом спора, из этого принципа обычно выводится, что каждый человек обладает над своим собственным телом всеми правами исключительного использования, которые мы обычно ассоциируем с собственностью во внешние предметы. Но если бы их тела были единственными объектами, которыми люди владеют, их свободы и способность к существованию, очевидно, были бы чрезвычайно ограничены. Практически все, что мы делаем — едим, гуляем, дышим или даже говорим — включает использование внешних ресурсов, таких как земля, деревья или воздух. Отсюда, заключает Локк, у нас должен быть какой-то способ приобретения собственности на эти внешние предметы, иначе они никому не принесут пользу. Но поскольку мы владеем собой, утверждает Локк, значит, мы также владеем своим трудом. И, «смешивая» наш труд с внешними предметами, мы можем стать собственниками и этих внешних объектов. Это позволяет людям совместно использовать мир, данный им Богом, в личных целях. Однако у этой способности присваивать внешние блага для личного пользования есть предел, который Локк фиксирует в своей знаменитой «оговорке», согласно которой законный акт присвоения должен оставлять «достаточное количество и того же самого качества … для общего пользования других» (Locke 1952, п.27). Тем не менее, даже с этим ограничением, совокупность наследства и различных способностей, мотивации и удачи через некоторое время приведет к возможному существенному неравенству в богатстве между людьми, и Локк признает это как приемлемое следствие его теории (Locke 1952, п.50).

б. Современное естественное право: Нозик

Безусловно, наибольшее влияние на восприятие либертарианства среди современных академических философов оказал Роберт Нозик в своей книге «Анархия, государство и утопия» (1974). Эта книга представляет собой описание и исследование либертарианских прав, в котором делается попытка показать, как минимальное, и не более чем минимальное, государство может возникнуть в результате действия «невидимой руки» из естественного состояния без нарушения прав людей; опровергнуть влиятельные заявления Джона Ролза о том, что более-чем-минимальное государство будет оправдано и необходимо для достижения справедливого распределения; и продемонстрировать, что режим либертарианских прав может создать «основу для утопии», в которой разные люди будут свободны искать и создавать посреднические институты, чтобы помочь им достичь их собственного особого видения хорошей жизни.

Подробности аргументов Нозика можно найти в статье о Роберте Нозике. Здесь мы просто кратко укажем несколько моментов, имеющих особое значение для понимания места Нозика в современной либертарианской мысли: его внимание к «негативным» аспектам свободы и прав, его кантианское обоснование прав, его историческая теория права и его утверждение измененной оговорки Локка о приобретении собственности. Обсуждение его аргументов в пользу минимального государства можно найти в разделе об анархо-капитализме ниже.

Во-первых, Нозик, как и почти все либертарианские сторонники естественных прав, особо выделяет негативные свободы и права по сравнению с позитивными свободами и правами. Различие между позитивной и негативной свободой, прославленное Исайей Берлином (Berlin 1990), часто рассматривается как различие между «свободой для» и «свободой от». У человека есть позитивная свобода, когда у него есть возможность и способность делать то, что он хочет (или, возможно, то, что он «рационально» желает или «должен» желать). С другой стороны, у человека есть негативная свобода, когда нет внешнего вмешательства в то, что он хочет, — в частности, когда нет внешнего вмешательства со стороны других людей. Человек, который слишком болен, чтобы добывать себе пищу, не лишается своей негативной свободы — никто не препятствует ему продолжать добывать пищу, но он теряет позитивную свободу, поскольку он не может искать еду, даже если он этого хочет. Нозик и большинство либертарианцев видят надлежащую роль государства в защите негативной свободы, а не в продвижении позитивной свободы, и поэтому Нозик сосредотачивается на негативных правах в противовес позитивным. Негативные права — это требования к другим лицам воздерживаться от определенных действий против вас. Позитивные права — это требования к другим совершить какие-то позитивные действия. Например, право на защиту от нападения — это негативное право, поскольку оно просто требует, чтобы другие не нападали на вас. С другой стороны, право на социальное обеспечение — это позитивное прав, поскольку оно требует, чтобы другие предоставляли вам деньги или услуги. Обеспечивая негативные права, государство защищает нашу негативную свободу. Эмпирический вопрос заключается в том, что более эффективно способствует позитивной свободе — продвижение только негативных прав или, как утверждали бы более леволиберальные философы, продвижение сочетания как негативных, так и позитивных прав.

Во-вторых, в то время как Нозик согласен с общей картиной Локка о содержании естественного закона и естественных прав и их независимости от существования государства, его замечания в защиту этих прав черпают вдохновение больше у Иммануила Канта, чем у Локка. Нозик не приводит развернутых аргументов в пользу либертарианских прав против других нелибертарианских теорий прав — пункт, за который он широко критиковался, особенно Томасом Нагелем (Nagel 1975). Но то, что он говорит в их защиту, предполагает, что он рассматривает либертарианские права как неотъемлемую часть второй формулировки категорического императива Канта— что мы относимся к человечеству в своем лице и в лицах других как к самоцели, а не просто как к средству. Согласно Нозику, как утилитаризм, так и теории, поддерживающие позитивные права, санкционируют принудительное жертвование интересами одного человека ради других. Только либертарианские права, которые для Нозика принимают форму абсолютных побочных ограничений против насилия и мошенничества, демонстрируют должное уважение к обособленности людей, полностью запрещая такое жертвование и предоставляя каждому человеку свободу беспрепятственно преследовать свои собственные цели.

В-третьих, важно отметить, что либертарианство Нозика оценивает справедливость положений дел, таких как распределение собственности, с точки зрения истории или процесса, в результате которого возникло такое положение дел, а не в той степени, в которой оно удовлетворяет тому, что он называет шаблонным принципом справедливости (справедливости конечного состояния). Согласно Нозику, распределение собственности является справедливым, если оно возникло из ранее справедливого распределения посредством справедливых процедур. Таким образом, для определения справедливости текущих распределений необходимо, чтобы мы установили теорию справедливой передачи — чтобы понять, какие процедуры составляют законные средства передачи собственности между людьми, — и теорию справедливого присвоения— чтобы понять, как люди могут стать собственниками внешних предметов, которые ранее никому не принадлежали. И хотя Нозик не полностью развивает ни одну из этих теорий, его фундаментальная позиция, тем не менее, важна, поскольку подразумевает, что всего лишь правильная историческая родословная делает распределение справедливым, и только отклонения от надлежащей родословной делают распределение несправедливым. Смысл этой позиции состоит в том, что на основании одних лишь временных статистических данных — таких как утверждение о том, что 20% богатейших американцев контролируют более 80% национального богатства, — невозможно понять, что распределение несправедливо. Скорее справедливость распределения зависит от того, как оно сформировано — силой или торговлей? Разной степенью упорного труда и удачи? Или путем обмана и воровства? Таким образом, исторический аспект либертарианства противопоставляет эту теорию эгалитаристским взглядам, которые утверждают, что справедливо только равное распределение; утилитарным взглядам, которые утверждают, что распределения справедливы только в той степени, в которой они максимизируют полезность; и приоритарным взгляды, согласно которым распределения справедливы, если они приносят выгоду для наименее обеспеченных. Справедливость в распределении — это вопрос уважения прав людей, а не достижения определенного результата.

Последним отличительным элементом взглядов Нозика является принятие им модифицированной версии оговорки Локка как части его теории справедливого присвоения. Нозик трактует утверждение Локка о том, что законные акты присвоения должны оставлять достаточно и столь же хорошо для других, как утверждение, что такое присвоение не должно ухудшать положение других (Nozick 1974, 175, 178). На первый взгляд, это кажется незначительным изменением от первоначального утверждения Локка, но Нозик считает, что оно дает гораздо большую свободу для свободного обмена и капитализма (Nozick 1974, 182). Нозик приходит к такому выводу на основании определенных эмпирических представлений о благотворном влиянии частной собственности:

она увеличивает общественный продукт, передавая средства производства в руки тех, кто может использовать их с наибольшей эффективностью (прибыльно); она стимулирует экспериментирование, потому что когда ресурсы контролируются разными людьми, нет одного человека или небольшой группы, которых человек, желающий воплотить новую идею, должен был бы обязательно убедить; частная собственность позволяет людям выбирать, какого рода риски (и какого рода структуру рисков) они желают нести, что ведет к специализации в распределении разных типов рисков; частная собственность защищает будущих индивидов, побуждая некоторых людей изымать ресурсы из текущего потребления для рынков в будущем; она предоставляет дополнительные источники занятости для непопулярных людей, которым не приходится убеждать одного человека или небольшую группу нанять их на работу, и т.д. (Нозик 1974, 177).

Если эти предположения верны, то действия, связанные с первоначальным присвоением имущества, не могут привести к ухудшению положения лиц, даже если эти действия не оставляют достаточно возможностей для присвоения имущества другими лицами. Частная собственность и капиталистические рынки, которые она порождает, создают изобилие богатства, и в результате те, кто опоздал на игру с присвоением (как, например, современные люди), находятся в гораздо лучшем положении. Как выразился Дэвид Шмидц:

Первоначальное присвоение уменьшает запас того, что может быть первоначально присвоено, по крайней мере, в случае земли, но это не то же самое, что уменьшение запаса того, чем можно владеть . Напротив, беря под свой контроль ресурсы и тем самым удаляя те конкретные ресурсы из товарного запаса, который может быть приобретен путем первоначального присвоения, люди обычно значительно увеличивают товарные запасы, которые могут быть приобретены посредством торговли. Урок состоит в том, что присвоение обычно не является игрой с нулевой суммой. Обычно это игра с положительной суммой. (Schmidtz and Goodin 1998, 30).

В результате актов частного присвоения люди, как правило, не оказываются в неблагоприятном положении по сравнению с уровнем благосостояния в мире, где ничто не находится в частной собственности. Таким образом, заключает Нозик, оговорка Локка «не предоставит значительной возможности для будущих действий государства» в виде перераспределения или регулирования частной собственности (Nozick 1974, 182).

c. Критика либертарианства естественных прав

Либертарианская теория Нозика подвергалась критике по ряду причин. Здесь мы сосредоточимся на двух основных категориях критики либертарианства естественных прав Локка / Нозика, а именно, в отношении принципа самопринадлежности и вывода прав частной собственности из самопринадлежности.

i. Принцип самопринадлежности

Критика принципа самопринадлежности обычно принимает одну из двух форм. Некоторые аргументы пытаются разорвать связь между принципом самопринадлежности и более фундаментальными моральными принципами, которые, как считается, его оправдывают. Идея Нозика о том, что владение собственностью обосновывается кантианским принципом, согласно которому никто не должен рассматриваться как простое средство, подвергается критике со стороны Г. А. Коэна на том основании, что политика, нарушающая самопринадлежность, вынуждая состоятельных людей поддерживать менее благополучных, не обязательно относится к состоятельным людям только как к средствам (Cohen 1995, 239–241). Коэн утверждает, что мы можем удовлетворить императив Канта (не относиться к другим только как к средствам) не будучи привержены идее полной самопринадлежности, и у нас есть веские основания для этого, поскольку принцип самопринадлежности собой имеет другие, неправдоподобные последствия. Тот же общий образец аргументации справедлив и против более интуитивных защит принципа самопринадлежности. На обеспокоенность Нозика (Nozick 1977, 206) по поводу того, что теории, отрицающие самопринадлежность, могут разрешить, например, насильственную трансплантацию глаз от зрячих людей к слепым, или утверждение Мюррея Ротбарда о том, что единственными альтернативами самопринадлежности являются рабство или коммунизм (Rothbard 1973, 29), Коэн отвечает (Cohen 1995, 70), что отрицание допустимости рабства, коммунизма и трансплантации глаз может быть основано— и, как правило, лучше основывается — на иных соображениях, чем самопринадлежность.

Другая критика самопринадлежности сосредоточена на противоречивых или иных нежелательных последствиях самопринадлежности. Коэн, например, утверждает, что признание права на полную самопринадлежность возмутительным образом подчиняет жизнь людей грубой удаче в распределении природных активов, поскольку личность, которой люди владеют, в значительной степени является результатом их удачи в получении хорошего или плохого генетического материала и в том, в хорошей или плохой среде они выросли (Cohen 1995, 229). Ричард Арнесон, с другой стороны, утверждал, что самопринадлежность противоречит Парето-оптимальности (Arneson 1991). Его беспокоит то, что, поскольку право собственности на самого себя истолковывается либертарианцами как абсолютное право, из этого следует, что оно не может быть нарушено даже незначительными способами и даже тогда, когда это принесет огромную пользу. Таким образом, согласно Дэвиду Юму, абсолютные права собственности на себя, кажется, не позволят нам поцарапать палец другому человеку даже для предотвращения разрушения всего мира. И хотя настоящее возражение здесь, кажется, связано с абсолютностью права собственности на себя, а не с правами самопринадлежности как таковыми, остается неясным, можно ли сохранить строгость либертарианства, если права собственности на себя будут иметь неабсолютный статус.

II. Вывод полной частной собственности из самопринадлежности

Даже если у людей есть абсолютные права на полную самопринадлежность, все равно можно сомневаться в том, существует ли легитимный способ перехода от владения собой к владению внешними благами.

Либертарианцы, такие как Гиллель Штайнер, Питер Валентайн и Майкл Оцука, признают принцип самопринадлежности, но отрицают, что он может дать полные права частной собственности на внешние блага, особенно землю (Steiner 1994; Vallentyne 2000; Otsuka 2003). Природные ресурсы, по мнению таких теоретиков, принадлежат всем в равной степени, и частное присвоение их равносильно воровству. Однако вместо того, чтобы возвращать все такие товары в естественное состояние, большинство левых либертарианцев предлагают обложить налогом тех, кто претендует на владение такими ресурсами, чтобы компенсировать другим потерю их прав использования. Поскольку налог взимается на стоимость внешних ресурсов, а не на природные таланты или усилия отдельных лиц, считается, что такая аргументация может служить оправданием для такого эгалитарного перераспределения, которое совместимо с полной индивидуальной самопринадлежностью.

Гиллель Штайнер, Питер Валентайн, Майкл Оцука

В то время как левые либертарианцы сомневаются, что самопринадлежность может обосновать полные права частной собственности на внешние блага, другие беспокоятся, что эта концепция достаточно определена, чтобы вообще привести к какой-либо теории оправданного владения собственностью. Метафора Локка о смешении рабочей силы, например, интуитивно привлекательна, но, как известно, трудна для детальной проработки (Waldron, 1983). Во-первых, непонятно, почему смешивание своего труда с чем-то вообще порождает какие-либо права. Как спрашивает сам Нозик, «почему
я, смешивая то, что мне принадлежит, с тем, что мне не принадлежит, не теряю то, что мне принадлежит, а приобретаю то, что мне не принадлежит?» (Nozick 1974, 174–175). Во-вторых, неясно, каков объем прав, порождаемых смешением рабочей силы. Опять таки, Нозик игриво задает этот вопрос (но не предоставляет на него ответа), спрашивая, становится ли человек, строящий забор вокруг целинной земли, собственником огороженной земли, или просто собственником забора или земли непосредственно под ним. Но это вызывает большее беспокойство, чем признает Нозик. Ведь, как отметили такие критики, как Барбара Фрид вслед за Хохфельдом, владение собственностью — это не отдельное право, а пучок прав, и далеко не ясно, какие «ветви» из этого пучка люди должны взять под свой контроль в силу своей самопринадлежности (Fried 2004). Влечет ли право собственности на земельный участок право хранить на нем радиоактивные отходы? Или строить плотину на реке, протекающей через этот участок? Или светить с этого участка очень ярким светом посреди ночи (Friedman 1989, 168)? Подобные трудности, конечно же, должны разрешаться любой политической теорией, а не только либертарианством. Проблема в том, что концепция самопринадлежности, похоже, мало помогает в этом, если вообще помогает.

(продолжение следует…)